Внесли гроб, и вокруг запричитали. Гроб установили на подставки. Он был закрыт и запаян со всех сторон. Родственники окружили его. Внезапно вернулись служащие, подняли гроб и унесли. Оказалось, спутали. Запаянный гроб прибыл с Кубы. Принесли другой, красивый, с ручками и окошком, через которое было видно мертвое викторово лицо. Со стороны родственники выглядели виноватыми. В чём их вина? Светлана Тихомирова в узком кругу утверждала мухлёж со здоровьем Виктор́а. Перед поездками командированных тщательно обследовали. «Не хватало, мол, ещё оплачивать лечение за рубежом!» А обнаруженный викторов изъян (сердце барахлило) семья постаралась прикрыть. Да, и как такую возможность упустить? На семейном совете решили послать на повторный осмотр в клинику племянника, самого здорового или ещё кого. Теперь невозможно глядеть друг другу в глаза. «Изобретатели. Нахимичили, а кому выгода и что будет теперь с семьей?».
В лаборатории искренне жалели Виктор́а. Перед глазами была его супруга с подругами. Но безутешной выглядела Надя.
– Хорошие долго не живут, – кусая губы, повторяла она. – Несправедливо, но факт, против которого не попрёшь.
Она с печалью замечала, как многое безвозвратно уходило из её жизни. Безвозвратно. Она как тот бедуин, что искренне стремился в пустыню, и теперь наедине с пустыней навсегда.
Встреченную мной в кабинете начальника отдела зовут Мариной. Она инженер-физик. Сослуживцы ещё за глаза именуют её Глюмдальклич за её высокий рост. Бросается в глаза, что она очень высока. Выше меня на голову. Мы сблизились при особых обстоятельствах. Случилось следующее.
Жена Виктор́а разбирала его записи и среди бумаг нашла нечто со словами «совершенно секретно». Подчеркнутое. Думая, что в этом что-то важное, она решила принести на викторову работу. Кроме шефа она никого не знала, а его на месте не было, и она подвезла кипу листков к проходной.
В проходной её естественно не пропустили, и она оставила листки кабинщице, которая после смены передала их не шефу а в первый отдел территории. Там проявили бдительность, создали комиссию и выпустили приказ с целью установить степень секретности. Собственно, ничего в этих бумажках важного не было. Рядовые записи. И всё бы ничего, но Викто́ра, видимо дурачась, даже подчеркнул «Совершенно секретно». Это и смутило режимщиков.
В комиссию угодили и мы с великаншей. Бумаги Викто́ра прочли и для заключения собрались в пустовавшем кабинете Мельникова. Кроме меня с великаншей в комиссию вошли Лидия Федоровна, женщина неопределённых лет из бывшего бушуевского секретариата и представитель первого отдела с первой территории. По сути, он был в комиссии самым важным Мы же рядовыми членами. Согласно существующим правилам, назначили встречу и ожидали его прибытия. Он уже опаздывал на сорок минут.
Первой не выдержала Лидия Фёдоровна.
– Какое безобразие. Некогда мне заниматься этой чепухой. Не буду я ждать. Давайте, подпишу и гори оно синим пламенем…
Она имела ввиду протокол. Расписалась на чистом листе и ушла, и остались мы с великаншей вдвоём. Режимщик нагло задерживался. Заглянула секретарша и сообщила, что сотрудник первого отдела задерживается и можете начинать без него. Он позже подпишет заключение. Подождали ещё и наше терпение начинает иссякать. Встаём и ходим по кабинету, останавливаясь у окна.
– А что если этот мерзкий тип вообще не придёт или ожидать его придётся день и ночь…
– И ещё день и ночь…
– И ещё…
Мои глаза на уровне её груди. У неё красивая грудь. Лучше с ней разговаривать сидя.
– А что, если… – начинаю я и она с полуслова понимает меня, – если…
– Я думаю да…
– Нет, я…
– Понимаю.
– Я только хотел предложить…