Я колесил по городу и думал: «Джим. Боб. Джим. Боб. Джим, Боб. Джим, Боб. Джим Боб, Джим Боб, Джим Боб, Джим Боб...» Хотя никто из убийц не говорил с южным акцен­том, мне чудилось, что я пытаюсь выследить старого доброго парня-деревенщину с татуировкой флага Конфедерации где-нибудь на теле, этакого старого доброго Джима Боба с сочным шариком жеватель­ного табака за щекой. В радиоприемнике его пикапа ноет Мерл Хаггард, а он разъезжает по округе с за­ ряженной винтовкой, высматривая опоссума, — хо­ чет застрелить его и принести домой своей женушке, чтобы та приготовила превосходное рагу и подала его г приправленной маслом кукурузной кашей и тушеной зеленью.

Психический магнетизм не работает, если я отвле­каюсь, а я отвлекся настолько, что это слово точно не передавало мое состояние. На моем паранормальном даре выслеживать людей мне мешало сосредоточиться не только слияние Джима и Боба в выдуманного пар­ня-южанина. Я по-прежнему думал о своем сне, пережевая его, как Джим Боб свой табак. Еще мой мозг постоянно перескакивал на двойное название фикуса нигида и индейского лавра, которое не имело ника­ кого отношения к текущему кризису, кроме того, что об этом спросил чиф. Когда я не размышлял о фикусе нигида, на ум являлась полная женщина с густой гри­вой вьющихся каштановых волос, которая вручила мне входной билет и уверяла, что, если останусь на ярмарке, я выиграю крупную сумму за пятнадцать минут до полуночи. Когда полная кассирша на минуту покидала мои мысли, ее место занимали Лу в костюме медведя и мегататуированный Олли. Или «Мумия цыганки», выдающая пустые карточки. Или койот, стоявший на улице и нагло пялившийся на меня, пока я садился на «Большого пса» ранним утром, после того как оста вил заброшенный торговый центр летучим мышам и жукам, которые теперь считали его своим домом.

Также у меня появилось ощущение, что за мной следят. Я не переставая поглядывал в зеркало заднего вида. Трижды, когда едущий позади автомобиль казался подозрительным, я сворачивал на первом же перекрестке, но ни один за мной не последовал.

Только через пятнадцать минут после завершения разговора с чифом Портером я понял, что еду по автостраде к озеру Мало Суэрте со скоростью восемь­десят миль в час, на двадцать больше разрешенной. Решив, что мой психический магнетизм в тот момент функционировал даже хуже правительственной ком­пьютерной системы за десять миллиардов долларов, я не рассчитывал найти Боба и Джима на дамбе. Либо я несся к Мало Суэрте, отчаявшись, в надежде най­ти новую ниточку к неуловимым мужчинам без лиц и фамилий, либо сработала интуиция, которая обычно меня не подводила.

Я вдруг вспомнил, что, хоть Джим и Боб не имели лиц, у меня их было два: с первым я родился, а второе нарисовала Конни на ярмарке. Охраняющие дамбу полицейские и так на взводе, поджидая вооруженных до зубов сектантов с тонной взрывчатки. Если я появ­люсь раскрашенный под киношного психопата, терроризировавшего Готэм, может произойти трагическая ошибка. В конце концов, это мир трагических ошибок.

Мне не хотелось терять время и возвращаться че­ рез весь город в дальние предместья, где находилось убежище Буллоков, только затем, чтобы смыть мас­ку. Если остановиться на заправке, чтобы воспользоваться уборной, придется просить ключ. Неизбежен утомительный разговор насчет моего разрисованного лица, которое вне ярмарки выглядело настолько же диковинным, насколько обычным на ее главной аллее.

Вместо того чтобы отправиться прямиком на дам­бу, я поехал к парку на северном берегу, где этим утром завтракал с Оззи Буном и чифом Портером. На ночь парк закрывали. Я оставил «Эксплорер» на обо­ чине шоссе, перелез через ворота и в темноте прошел около тридцати ярдов к желто-оранжевому кирпично­му зданию общественного туалета.

Два сенсорных фонаря, две двери. Обе заперты.

К счастью, вокруг туалета разбили ландшафт под пустыню, и не было недостатка в кактусах, суккулен­тах и, разумеется, декоративных камнях. Округ Маравилья не настолько процветал, чтобы позволить ночное патрулирование закрытого парка. Я подобрал два камня размером с апельсин, помедлил, ведь всю жизнь стремился быть добропорядочным граждани­ном, и бросил первый камень в окно. Вторым камнем сбил острые осколки по периметру рамы, подтянулся па подоконник и скользнул внутрь.

В прошлом я ни разу не вламывался в туалет, хотя это не тот пункт, который включаешь в резюме.

Включив фонарик, все-таки не оставшийся на ко» моде в убежище, я прошел к раздатчику бумажных полотенец — под ногами трескалось и хрустело сте­кло — и выдернул несколько штук. Встал у средней раковины из пяти, осмотрел себя в зеркале и убедился в мудром решении тщательно умыться. За пределами ярмарки маска Арлекина и узор из черно-белых ром­бов выглядели до крайности зловеще.

Чтобы исполнить задуманное, света фонарика было маловато, но здравый смысл на пару с паранойей возражали против включения флуоресцентных ламп под потолком.

Закончив, я наклонился ближе к зеркалу. Насколь­ко я мог судить, вся краска смылась. Но что-то в моем лице было не так.

Я никогда не был высокого мнения о своей внешности. Мне всегда казалось, что я обычный, и это меня устраивало, поскольку такая красивая девушка, как Сторми Ллевеллин, все-таки нашла причины полю­ бить меня.

Но теперь что-то в моем лице вызывало беспокой­ство, и чем дольше я смотрел на отражение, тем силь­нее тревожился. Я сказал себе, что мое лицо искажено из-за такого света: как бы я ни направлял луч фонари­ ка, резкие тени высекали на нем более свирепое вы­ражение, чем в жизни.