– Однажды ты увидишь мои крылья, и ты тоже будешь бояться меня.

Я закатываю глаза и повторяю свой вопрос, приподнимая юбку, чтобы перешагнуть через выброшенную картонную коробку.

– Кто заточил тебя в книгу?

Он колеблется, как будто не уверен, стоит ли отвечать. Посмотрев на него, я замечаю, что его губа подергивается, он смотрит в землю, и боль просачивается сквозь каждую его пору. Ярость, предательство, любовь и горе – все смешалось в его глазах.

Гидеон замечает, что я всматриваюсь в его лицо, но он упорно смотрит прямо перед собой, как будто вопрос совсем не приводит его в замешательство.

– Моя семья, – преподносит он свой запоздалый ответ. – Кто для тебя Венсен? – Он пытается увести разговор в сторону от своей семьи и притворяется, что ему наплевать на ответ. Но в его голосе можно уловить отзвуки застарелой боли.

Если ему можно избегать разговоров о своей семейной истории и он все еще хочет видеть их после того, как они засунули его в книгу на пару сотен лет, тогда, быть может, я смогу избежать ответа на его вопрос.

– Почему они привязали тебя к книге?

Каким же чудовищем он должен быть, если его собственная семья заманила его в ловушку вместе с калиаками? Еще лучше было бы спросить, почему он согласился и сам выбрал ключи? Мои собственные родители провернули бы что-то подобное и без моего участия. Моя помолвка – наглядный тому пример.

Но что все это значит для меня? Я чувствую то же желание избавиться от него любым способом.

– Если твоя семья узнает, отправят ли они тебя обратно в книгу? Книга каким-то образом повреждена, так что ты снова будешь связан со мной? Можем ли мы найти их и спросить, где ключ?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – резко обрывает меня он, ускоряя шаг, чтобы уйти от разговора.

Я не могу отделаться от ощущения, что он что-то скрывает, должно быть, он нечто большее, чем просто оружие. Учитывая, что идет война, понятно, почему каждый хочет обладать оружием. Но не ясно, почему его семья заточила его в книгу, которую можно открыть с помощью ключа, сделанного из крови умершей богини, а еще существует кольцо, способное контролировать его.

– Просто… – начинаю я с раздражением в голосе, прежде чем он резко останавливается, разворачивается и обрывает меня взмахом руки.

– Ты совершенно не властна надо мной, маленькая ведьма, – шипит он, а на его лице расплывается зловещая улыбка. – Но, прошу, продолжай сыпать своими ничтожными угрозами. Это самая большая забава для меня за последние сотни лет.

Ярость обжигает мою кожу, когда я обхожу его тяжелой походкой, и по его смешку становится ясно, что это именно та реакция, на которую он надеялся. Какая-то женщина наблюдает за мной с беспокойством в глазах, и я отвечаю на ее взгляд мягкой улыбкой, слегка потирая живот и поеживаясь, когда ткань прилипает к моей вспотевшей коже.

Когда мы поворачиваем за угол, воздух взрывается криками и топотом копыт. В этой части Зарлора не так много чернокровников, так что звуки не могут исходить от них. Посреди улицы разворачивается кулачный бой между несколькими сатирами с нарисованными на лицах желтыми полосами и коричневыми человекоподобными существами с выкрашенными в синий цвет бивнями, выступающими из центра их лбов. По цветам я могу только предположить, что была проиграна какая-то спортивная игра, и одна из сторон не может смириться с поражением.

Прохожие обходят суматоху стороной и проживают свой день как ни в чем не бывало.

– Вернись сюда! – выкрикивает сатир кентаврице, пока пытается отбиться от существа с бивнями. Кентаврица улыбается до ушей и скачет прочь, крепко сжимая в руке свои украденные вещи. Ее волосы развеваются на ветру, выставляя напоказ обнаженную грудь, которая блестит от влажности Зарлора.

– Зарлор еще более беззаконен, чем я помню, – бормочет Гидеон, хмурясь, когда сатира выталкивают из боя, и он приземляется в нескольких шагах перед нами. Браслет на его левом запястье поблескивает на свету, и мои глаза сосредотачиваются на нем.