Никто из Зари Безупречности не забирался так далеко с тех пор, как стало ясно, что Черная Кровь предъявила свои права на Зарлор. Погибнут все, если Черная Кровь и Заря Безупречности окажутся в одном королевстве. Почему Заря Безупречности решила начать войну в королевстве по соседству с Ренлорком? Это бессмысленно, особенно если Зарлор уже прибрали к рукам.

Может, этот человек – шпион? Что, если его послали разыскать Дочь Кровавой Луны, а я угодила прямо в его западню? Может быть, он последует за мной к водопаду, облачит меня в белое платье и потащит в Волдукан, чтобы выдать замуж за Ложного Бога. Я делаю глубокий вдох, заставляя себя посмотреть на ситуацию под другим углом. Возможно, он прибыл в Зарлор просто потому, что он наемник в поисках работы. Или, может, он единственный последователь в своей группе? Это легко проверить, осмотрев остальных мужчин, но я буду выглядеть подозрительно.

Мне нужно убираться отсюда, и побыстрее.

Я чувствую на себе их взгляды, когда бросаюсь поднимать мешок с земли и перешагиваю через стонущего мужчину с клювом. Наши глаза с человеком пересекаются, я с вызовом поднимаю подбородок и произношу:

– В человеческой руке двадцать семь костей, и я с огромным удовольствием сломаю каждую из них, если кто-нибудь из вас хотя бы подумает о том, чтобы снова тронуть меня пальцем.

Горящий взгляд Гидеона прикован ко мне, но я не смотрю на него – я слишком сосредоточена на том, чтобы убраться подальше от беспорядка, который я учинила. Я слышу, как мужчины ругаются и произносят пустые угрозы, вроде «заставить меня страдать». Честно говоря, если бы не метка на груди смертного, они не отделались бы так легко.

Даже если Гидеон заметит метку смертного, осознает ли он всю серьезность ситуации? В последний раз, когда он свободно разгуливал по белому свету, Заря Безупречности была не более чем культом, группой последователей короля-еретика, который верил, что у всех королевств должен быть единый правитель. Черная Кровь находилась под контролем Сатрины, они заползали в Ад и делали… все то, что они там делали.

Небо медленно окрашивается в оранжевый, когда мы возвращаемся к водопаду, и я практически слышу, как Гидеон переминается с ноги на ногу, как будто хочет что-то сказать.

– Так, значит, ты умеешь драться? – он формулирует это как вопрос, но выходит как утверждение.

– Разве прошлая ночь это не доказала? – отвечаю я слишком резко. Небо слишком яркое, погода слишком душная, материал моего платья слишком неподатливый.

– Я тебе поддавался, – говорит он, хрустнув шеей.

Вероятно, он прав. Он мог бы убить меня или ранить достаточно сильно, чтобы прекратить бой. Однако мое эго готово проверить эту теорию еще раз.

– Как и я, – уверенно заявляю я. – Ты выглядел грустным из-за своих потерянных крыльев, я не хотела, чтобы ты чувствовал себя хуже, будучи побежденным ведьмой.

Я ожидаю, что мои рецепторы заполнятся вкусом виски, потому что, кажется, я чувствую именно этот вкус, когда в нем разгорается гнев. Вместо этого появляется привкус, который я пока не могу понять. Краем глаза я улавливаю, как подергиваются его челюсть и плотно сжатые губы, но огонек веселья в его глазах выдает его истинное настроение и сводит на нет выражение гнева, который он так пытается изобразить.

– В отличие от твоего друга, моим крыльям ничего не угрожает, – он произносит слово «друг» с таким отвращением.

– Каким крыльям? – я отвечаю ему веселым взглядом. Проходящая мимо женщина начинает перешептываться со своим мужем, когда видит, что я с кем-то разговариваю. Мне не нужно это внимание. Пусть я и нахожусь на окраине Зарлора, и в этом районе привыкли видеть самых разных людей.

– Люди прятались в своих домах, когда видели мои крылья. От одного взмаха армии складывали оружие и умоляли о пощаде. – Он закрывает глаза, чтобы вызвать в памяти теплые воспоминания.

– Ты уже совсем взрослый. Так мило, что у тебя все еще сохранилось буйное воображение. – Я ухмыляюсь, и мои рецепторы наполняются вкусом лекарственных трав, когда он обнажает зубы. – Не переживай, Гидеон. Пока мы вместе, я буду поддерживать тебя и твои грезы, – положив руку на сердце, произношу я.

– Это не грезы, – бормочет он себе под нос, как ребенок, которого только что отругали, отворачивая от меня голову. – Из всех моих братьев и сестер мои крылья были самыми грозными. За исключением… – Он останавливает себя, как будто только что оступился.

– Прости, что тогда это было? – упорствую я, и веселье все еще светится в моих глазах.