Дэкс.

Глава 30

Подушки, подложенные под спину, проминаются под моим весом, когда я потягиваюсь, прежде чем обмякнуть на мягкой ткани. Затейливая серебряная инкрустация зеркала просвечивается сквозь белое полотно, туго притороченное к седлу. Все, о чем я могу думать, когда вижу его, так это о том, что мы сделали это.

Мы проникли во дворец, по сути, без продуманного плана и благополучно выбрались оттуда. Я отправилась в самое сердце горы и встретилась лицом к лицу с совершенно взрослым калиаком и выжила, оставшись целой и невредимой. То, что мы сделали, превосходит все истории Венсена, но я не смогу рассказать об этом ни единой живой душе.

Я думала, что буду смотреть на зеркало со страхом или ненавистью из-за всего, что мне пришлось пережить, чтобы заполучить его, и за то, что оно показало мне правду о моем отце – правду, о которой я всегда знала в глубине души, но не хотела принимать. Но я смотрю на зеркало, и в моей груди расцветает гордость, заставляя меня игнорировать все жертвы, которые пришлось принести для достижения нашей цели.

Я удовлетворенно вздыхаю, откидываюсь назад и смотрю на скелетообразные очертания деревьев, бьющих по палатке в такт барабанящему дождю. Опуская руку на пол палатки, я впиваюсь пальцами в жесткий материал, чувствуя, как снег и грязь под ним обволакивают мои пальцы.

Мы все еще в пяти днях езды от Таравина, плюс дополнительно несколько часов, прежде чем истечет время. Но, по крайней мере, завтра мы будем наблюдать, как истончается снежный покров, и вскоре под нашими ногами не останется ничего, кроме травы. И все же у меня щемит сердце при мысли о том, что через пять дней все это закончится. Мы заберем перо, наши пути разойдутся, и мы никогда больше не увидим друг друга. Через пять дней все это закончится, и каким-то образом мне придется придумать, как вернуться к «нормальной жизни», когда находиться рядом с ним – самое нормальное, что я когда-либо по-настоящему чувствовала.

Кроме моего настоящего имени, мне нечего прятать от него, и рядом с ним мне не нужно тщательно подбирать слова, опасаясь осуждения. Он был той поддержкой, в которой я, сама того не осознавая, нуждалась. Не уверена, хочу ли я просыпаться утром и не думать первым делом о нем. Как жить, если я не могу повернуться к нему и выпалить любую случайную мысль, которая взбредет мне в голову. Как жить без того, кто знает все мои потребности? Я не думала, что будет так больно, когда колючка в моем боку превратится в воздух, которым я дышу. Теперь, без яда колючки, просачивающегося в мой разум, мир лишится всех красок.

Я не хочу терять его, но боюсь, что он готов потерять меня.

Перекатываясь на бок, я любуюсь золотистым сиянием света фейри, целующего его кожу, и золотыми искорками в его серебристых глазах, которые уютно смотрят на меня.

– Что? – его глубокий голос обволакивает мое сердце, заставляя его саднить еще сильнее, чем прежде.

– Я просто благодарна тебе за всю твою помощь, вот и все, – вру я сквозь зубы. «Благодарна» не вмещает и половины того, что я чувствую.

Он нежно скользит пальцем по моей щеке, убирая выбившуюся прядь серебристых волос с моего лица.

– Скажи мне правду. – На его губах нет ухмылки, не тогда, когда он чувствует, как мое сердце разрывается изнутри.

Я прерывисто вздыхаю, теребя мягкую ткань его пальто.

– Я думаю о том, что произойдет, когда мы получим перо. – Я хочу спрятать от него свои покрасневшие щеки. Я не знаю, поймет ли он, как поет моя душа, когда он рядом. Он смотрит на меня с молчаливым вопросом, и я хватаю свое ожерелье и кручу его между пальцами. – Я о том, когда мы больше не будем связаны друг с другом.

Его взгляд опускается на мои суетливые руки, и мое сердце колотится в предвкушении.

– Ты откроешь свой антикварный магазинчик. – Он смотрит на мои руки так, словно это не то, что он хочет сказать, а то, что следует.