— Мы еще не закончили, но я столкнулась с родителями, и это было так себе. Сейчас еду к нему.
— Обожаю тебя, — смеется она. — Ты так мило и невинно выглядишь, но всегда добиваешься своего.
Я обещаю перезвонить позже, чтобы она знала, что со мной все в порядке. Мы заезжаем на длинную подъездную дорожку, пока не добираемся до большого дома в стиле ранчо, в стороне от дороги, наполовину в пригороде, наполовину в деревне, с бассейном на заднем дворе.
№ 4 придерживает для меня дверь, и, конечно, навстречу несутся две собаки. Два маленьких (к счастью) и милых мопса. Они храпят и фыркают, и я подпрыгиваю от радости, когда он гонит их из дома и закрывает дверь. Прогресс налицо: собака в комнате — собака в коридоре — собака во дворе. Он проводит меня по дому — наполовину холостяцкая берлога, наполовину семейный очаг. Кажется, дом никак не решит, каким ему быть. Возможно, это зависит от жильцов. Спальня — в просторной мансарде. Гигантская кровать застелена простым коричневым пледом, усеянным собачьей шерстью.
Мы останавливаемся у постели. Экскурсия закончена, повисает тишина. Он целует меня, пока я стягиваю через голову майку и снимаю шорты, оставшись в нижнем белье. Он тоже раздевается — мне не терпится увидеть, какие у него руки, грудь и плечи. Мне еще ни разу не доводилось бывать с таким мускулистым и безволосым мужчиной, и я с наслаждением касаюсь его кожи, теплой и гладкой. Он легко подталкивает меня, пока я не отступаю и не сажусь на край кровати. Извинившись, что не ожидал гостей, он откидывает плед и обнажает простыни: мятые, но довольно чистые, если не придираться, а я привередничать не стану. За последние несколько недель это уже третий мужчина, который оправдывается, что не готовился к визиту. Видимо, мои спутники готовы поцеловаться на прощание и разойтись — я же не хочу этим ограничиваться и не отступаюсь.
Забравшись на меня сверху, он ласкает меня и спускается ниже, пока его рот не оказывается у меня между ног. Он поднимает на меня глаза, и его лицо озаряет мальчишеская улыбка:
— Ты хорошо следишь за собой.
В ответ лишь улыбаюсь: я и правда слежу за собой. Если и есть какая-то польза от бушующего во мне гнева, так это то, что я тренируюсь так, словно просто горю этим, и пот — единственное, что может меня затушить. Чем больше гнева мне удается выплеснуть в тяжелых физических упражнениях, тем меньше вероятность того, что позже я выплесну его в страшных сообщениях Майклу. Купив год назад мне велотренажер, он и не подозревал, как сильно это выручит его самого.
№ 4 тянется за презервативом, который, должно быть, успел незаметно спрятать под подушкой, и я наблюдаю, как он натягивает его на свой пенис. Эта часть полового акта всегда казалась мне самой неловкой: должна ли я помогать с презервативом, смотреть, как он надевает резинку, или же отводить взгляд в сторону? В мужчине, натягивающем презерватив, есть что-то уязвимое, поэтому я предпочитаю не вмешиваться. Но вдруг это дурной тон?
Наши тела лоснятся от пота: после дождя на улице посвежело, а вот дома без кондиционера душно. Мы скользим друг по другу, что можно интерпретировать как нечто возбуждающее или же просто неприличное. Я предпочитаю «возбуждающее», потому что именно так выглядит страсть. Он задерживается внутри меня лишь несколько мгновений, и мы оба резво кончаем. Он тут же снимает презерватив, бросает на пол. Мы продолжаем, новые презервативы появляются словно из воздуха. В нем есть одновременно что-то агрессивно-мужское и притягательно-нежное, его касания мягкие и в то же время настойчивые.
Этому сексу нет ни начала, ни конца — только нескончаемое развитие событий. № 4 на шесть лет моложе меня, и его мужская энергия отлично утоляет мое ненасытное любопытство и возбуждение оттого, что я желанна. На этот раз я удовлетворена больше, чем в остальные три. Когда глубоко вздыхаю и серьезно заявляю, до чего же сильно люблю секс, № 4 заливается восторженным смехом. Кажется, он точно знает, где ко мне нужно прикоснуться, а я никак не могу насытиться его безупречным крепким телом. Меня словно вскрывают снова и снова; это не взрывное чувство, а ощущение полного присутствия в своем теле и в его теле. Приятно быть желанной и желать самой, быть высоко оцененной и знать, что утоляю чью-то жажду, осознавать, что мое тело способно и давать, и получать, и отвечать на его рвение своим собственным.
Наконец, выплеснув всю сексуальную энергию, мы лежим, оплетая друг друга. Как бы меня ни впечатляли бурные ласки, удивляюсь, насколько подпитывает отдых, затишье после бури. Пока наши сердца возвращаются к привычному ритму, мы, изнуренные, но насытившиеся, чувствуем себя окутанными близостью, которую только что разделили. Я могла бы лежать так часами. Почему же с мужем я избегала телесного контакта, вместо того чтобы им наслаждаться? После секса с Майклом я облегченно перекатывалась на свою сторону кровати и сворачивалась там клубочком, радуясь, что можно вычеркнуть эту обязанность из списка важных дел и вернуться в свой угол, где меня никто не будет трогать. Когда я все-таки находила силы для секса, обычно испытывала оргазм и получала удовольствие, но могла бы полностью отказаться от него: я открещивалась от затапливавших меня теплых чувств, уверяя себя, что я «тактильный интроверт». А теперь любые прикосновения, не только сексуальные, наполняют меня желанием — мощным, первобытным. Это доказывает, как неверно я оценивала себя и свои физические потребности. Если я жажду, чтобы меня ласкали, обнимали и держали, если мои сексуальные желания и любопытство пробудились с такой силой, почему всего этого не было на протяжении двадцати семи лет?
Еще несколько минут напитываюсь теплом, а потом, как бы ни хотелось остаться, говорю, что мне пора домой. Хадсон уже наверняка интересуется, где я. В ответ № 4 просит меня не двигаться — он что-нибудь принесет, чтобы я привела себя в порядок.
Через минуту он возвращается с теплой махровой салфеткой и, когда я тянусь за ней, просит позволить сделать это самому. Он нежно вытирает меня между ног, осторожно проводит по линии бикини и между губами. Меня поражают его нежность и ощущение близости. Я всегда считала, что сам половой акт — это самое интимное, что может произойти между двумя людьми, но сейчас убеждаюсь: секс может быть интенсивным, но не глубоким, и такие моменты, как этот, выводят близость на совершенно новый уровень.
Нетвердой походкой спускаюсь по лестнице, придерживаясь за перила, чтобы не упасть. На кухне он протягивает мне большой стакан воды, и я выпиваю его на одном дыхании. Он смеется, глядя на меня, и говорит, что тоже выбился из сил.
Я готовлю себя к разговору с мамой, но она не звонит. На следующий день мне становится не по себе от ее молчания. Представляю, что она успела вообразить: скоро мне предстоит выслушать одну из ее знаменитых речей, которую мы с Дженнифер называем «я тут подумала». Наконец через два дня раздается звонок. Я бы и рада не отвечать, но лучше разделаться сразу.
— Привет, мама.
— Послушай, Лора, я тут подумала… — начинает она. — Все в порядке, тебе не нужно объясняться. Я просто беспокоюсь о твоих свиданиях. Вдруг при разводе это обернется против тебя?
— Это было бы довольно иронично.
— Не знаю, я не юрист, просто считаю, что тебе стоит с кем-нибудь посоветоваться, — говорит она.