Шери Чен

Еще совсем недавно я считала себя среднестатистической женщиной средних лет, матерью двоих детей. Конечно, кто-то, узнав про мою жизнь, может назвать меня мамочкой-наседкой (не то чтобы я настаиваю на этом прозвище), но в целом я считала себя довольно обычной женщиной, которая встает утром, чистит зубы, расчесывает волосы и собирает детей в школу. Я гоняю по городу на своем минивэне, напевая свои любимые мелодии, выполняя обычные для матери задачи: сначала кофейня (я имею в виду приоритеты), продуктовый магазин, почта и т. д. Затем, конечно, есть моя работа не-мамы, на полную ставку с девяти до пяти (эта должность – в промежутках между работой мамочкой и домохозяйкой). Наконец, я возвращаюсь в школу, чтобы забрать детей, приготовить ужин и уложить их спать, чтобы завтра начать все сначала. Похоже на «День сурка», правда?

По крайней мере, такова была моя жизнь до сентября 2014 года, когда мне позвонил хирург и сообщил, что у меня редкая и смертельная форма рака.

Какое отношение все это имеет к «Сверхъестественному» и фандому, спросите вы? Пожалуйста, позвольте мне объяснить.

Я открыла для себя мир научной фантастики и фэнтези в свои славные дни представителя поколения X. «Секретные материалы» начали показывать в 1993 году, и с тех пор мой вкус к телевизионным программам мало изменился. Интернет тогда был еще в зачаточном состоянии. В то время существовал AOL (который практически и был интернетом – это была штука, где нужно было набрать номер, если ты собирался с кем-то связаться, чтобы войти в систему и установить соединение). Долгими вечерами я сидела перед гигантским ослепляющим экраном, щелкала модемом и болтала с единомышленниками по «Секретным материалам» на расстоянии многих миль друг от друга. И все же мы все были связаны с помощью этой новой технологии (а под «болтовней» я подразумеваю бодрствование до трех часов ночи в обсуждении Малдера и Скалли, последней серии и теории заговора: по сути, рождение онлайн-фандома).

Неудивительно, что после премьеры «Сверхъестественного» в сентябре 2005 года я снова каждую неделю не отрывала глаз от телевизора. Середина 2000-х годов стала для меня началом новой эры: я училась в колледже, была незрелой и жаждущей учиться – совсем как мои любимые мальчики Винчестеры, Дин и Сэм. Серия за серией, год за годом по мере того как мальчики росли и менялись, росла и я. Сериал был приятным, сценарий интересным – и совсем не мешало, что актеры были симпатичными. Я поняла, что прониклась им. По мере того как сменялись времена года и мы менялись из года в год (мальчики и я), моя страсть к фандому все возрастала. Но еще никогда меня не тянуло к нему сильнее, чем в тот год, когда мне поставили диагноз. Потому что после звонка хирурга мой мир разбился вдребезги.

Мне показалось, что земля ушла из-под ног, и я, честно, не могу даже вспомнить, о чем тогда думала. В первые недели после постановки диагноза мне приходили в голову по-настоящему мрачные мысли – а как же иначе? Я была переполнена своей болью, горем и гневом и поняла, что нахожусь в очень темном, очень страшном и очень уродливом месте. Это было неподходящее место для молодой матери с любящим мужем и двумя очень маленькими детьми. И это был полный отстой.

Именно в один из таких моментов отчаяния я включила телевизор и поняла, что показывают «Сверхъестественное». Там был эпизод под названием «Когда придет мой смертный час» (2-й сезон, 1-я серия). Конечно, я уже смотрела этот эпизод. Однако на этот раз его смысл воспринимался иначе. Эпизод стал актуален для меня в поразительно новых красках. Мне было так хорошо и так приятно смотреть на персонажей на экране и позволять своим эмоциям выплеснуться.

Вступительная сцена: из ниоткуда несущаяся фура врезается в машину Дина Винчестера, в результате чего прекрасная Импала с тошнотворным хрустом металла вместе с людьми внутри нее разбивается вдребезги. Из-за неконтролируемых сил Дин попал в ужасную аварию. Он сейчас в больнице, в коме, и за ним присматривает его брат Сэм.

Рак ворвался в мою жизнь, как неуправляемая фура. Со мной была моя семья, но они мало что могли сделать, кроме как наблюдать и быть рядом.

Дин просыпается в замешательстве и выскальзывает из постели. Он бредет по длинному коридору, пока не доходит до сестринского поста. Он тщетно пытается привлечь их внимание, но они его не видят.

Я мысленно осознаю весь этот ужас. Мне очень больно. Мне страшно, но никто этого не видит. Как призрак, я ношу простыню притворных эмоций, чтобы скрыть себя. Все продолжают жить своей жизнью, как будто ничего не случилось.

Не в силах добиться какого-либо ответа от медсестер, Дин бежит обратно в свою палату, его подозрения подтверждаются, когда он смотрит на свое раненое тело, все еще лежащее на кровати: теперь он – дух, призрак самого себя.

Я больше не являюсь собой. Я всего лишь оболочка того человека, которым была когда-то. Я не понимаю этого больного человека, которого вижу в зеркале.

Дин узнает, что его отец находится в соседней палате, и подходит к его постели. Он очень расстроен, обнаружив, что его отец тоже пострадал.

Для меня моя семья важнее, чем я сама. Я предпочитаю сосредоточиться на них, ставить их потребности выше своих собственных.

Теперь Дин сердится и отрицает сложившуюся ситуацию: этого не может быть, все это неправильно. Он решает взять дело в свои руки и не подчиниться естественному порядку вещей. Он кричит в комнату своему брату: «Найди мне знахаря с амулетами, я выкарабкаюсь».

Этого не может быть со мной. У меня нет рака, должно быть, это какая-то ошибка. Дайте мне поговорить с доктором. Я хочу получить ответы, а потом мы все исправим. У меня нет рака…

Дин возвращается к отцу. «Ты так и будешь сидеть? Я всегда делал то, что ты велел!» – в отчаянии кричит Дин.

Я умоляю своего онколога дать мне ответы. Со слезами на глазах я умоляю его помочь мне, дать мне «ответ», который поможет мне. Но здесь нет никаких ответов.