– Кризис! – задорно нашлась русская.

– Кризис! – промурлыкала француженка.

– Кризис! – сказала немка так, будто после этого слова все присутствующие должны были сообща эякулировать. Луч прожектора метался между тремя кураторами.

– Какой на хрен кризис? – погасшая звезда обернулась ко мне и вздохнула, – прости, милая, – обернулась к правому от меня и левому от входа краю зала. – Когда сдадите объекты?

– На днях! – такой русский акцент мог выдать даже немого.

– В понедельник! – промурлыкала француженка. Я прикинула, что это будет какой-то понедельник, и скорее всего перед вторником следующего собрания.

– К пятнадцатому января финишируем, – ответила немка.

Финишируем, повторила я про себя.

– Окей, поехали дальше. Гамбург. На ком был Гамбург?

Я смотрела в зал. Справа, сразу за кураторами, поднялся… мужчина.

– Он же мужчина, – прошептала я прежде, чем успела себя одернуть. Глава собрания опустила очки, взглянув на меня.

– С чего ты взяла?

Я растерялась:

– Ну, я же вижу. Ну… физиологически – это мужчина.

– Думаешь, адамово яблоко и пенис – это то, что делает мужчину мужчиной?

– Он гей? – догадалась я.

– Я не гей, – сказал мужик за кураторами.

– После собрания разберетесь. Что у тебя с Гамбургом? Кто нас перекрывает?

– Спроси у инкубатора, – буркнул гей.

Наверно, я не совсем правильно поняла, у кого надо спросить. Инкубатор… Инкубатор…