Борис Корчевников: А вот то, что в вас стало так узнаваемо, это манера, такая экспрессия, такое горячее исполнение – это от кого из педагогов? Или все-таки из иркутского двора, где иногда приходилось наводить порядок и кулаками?
– Я не знаю, думаю, что это из Сибири. Потому что у нас, несмотря на холод, очень горячая душа, горячая страсть. Потому что искусства без страсти не бывает. Тем более, когда ты играешь романтическую музыку, ты не можешь не отдаться полностью на 150 процентов, где бы ты ни играл.
Конкурс Чайковского для музыкантов, если кто не знает, это как Олимпиада для спортсменов – раз в четыре года, или для футболистов чемпионат мира по футболу. В 1998 году был мой первый международный конкурс, на котором я победил, получил 10 тысяч долларов, как сейчас помню, по курсу это 60 тысяч рублей вышло. А через месяц дефолт, и там оказалось во много раз меньше. Но дело не в премии, а в том, что бренд победителя конкурса Чайковского сыграл свою ключевую роль, и когда я в этом ранге выходил на сцену, все уже было по-другому. За эту победу Борис Николаевич Ельцин вручил мне часы от Президента, а потом их у меня украли. Через какое-то время я играл на 75-летии Бориса Николаевича, он меня подозвал к себе и сказал: «Знаю все. Держи такие же». На самом деле было очень трогательно. Но та фраза, которую он мне сказал напоследок, я не забуду никогда, он сказал: «Вас в России единицы, так что смотри у меня». – «Ну все, не… невыездной», – подумал я тогда.
Я играл Третий концерт Рахманинова с Юрием Хатуевичем Темиркановым в театре «Champs-Élysées». И вдруг после понцерта ко мне направляется пожилой мужчина. Когда он подошел, я понял, что он очень похож на Сергея Васильевича Рахманинова. Он сказал: «Я Рахманинов». А я стоял с сигаретой – я не был курильщиком, но мог после концерта выкурить. Он говорит: «Выброси сигарету». Он ненавидел людей, которые курили, потому что Сергей Васильевич был заядлым курильщиком, и это было причиной одной из его болезней – рака легких. Он продолжил: «Я хочу вам сделать подарок, если вы хотите его, бросьте сигарету». Я сразу выкинул и сказал: «Я не курильщик, это так, баловство». – «Это две партитуры Сергея Васильевича, которые никто никогда не видел в глаза. Это сюита и фуга, студенческие работы Рахманинова. Я хочу, чтобы вы сыграли, чтобы вы были первым, кто это сыграл. Причем не просто так сыграл, но и записал на рояле Рахманинова под Люцерном в имении Сенар в Швейцарии». Вот это для меня был момент шока. Соприкоснуться с его атмосферой, жить в его доме, спать на этих кроватях. Я жил в этом доме, занимался постоянно на этом рояле. Я записывал пластинку, которая получилась очень хорошая. Уже прошло 8 лет, она получила очень много разных призов, в том числе и вот эти два неизвестных произведения, которые никто никогда не знал. То есть это право первой ночи было посвящено мне от Александра Борисовича, который ушел из жизни 4 года назад. Он мне предложил стать артистическим директором Фонда Рахманинова, и мы до сих пор проводим очень много мероприятий, связанных с этим великим именем. В этом году будет 145 лет Сергею Васильевичу.
Я столько лет и энергии отдал сцене, искусству, гастролям. Каждый день просыпаешься в новом месте. Каждый день перелет куда-то. И каждый день – это концерты. Это самое удивительное чувство, которое у тебя есть в жизни. Я мечтал об этом, потому что сцена для меня – это самое магическое место на Земле, потому что я отдаю 100 % себя, а иногда даже и 150. А взамен идет фантастический поток энергии от публики, который меня заряжает. Я уже не могу от этого отказаться. Почему я играю столько концертов? Потому что, во-первых, я понимаю, что меня ждут люди, а когда меня приглашают, я не умею говорить «нет» – это тоже сибирское. И, во-вторых, это тот поток, который меня лечит. От хорошего концерта невозможно устать. И в этом графике ты настолько не понимаешь, сколько тебе лет, где ты находишься, какой твой план на жизнь. А с другой стороны, в этом потоке ты очень много пропускаешь, безусловно.
Борис Корчевников: Вы стали папой в сорок лет. Не было чувства, что поздно?
– Когда это произошло, конечно, я понял, что можно было гораздо раньше. Но, с другой стороны, когда в этом возрасте становишься папой, пройдя уже такой путь, это другое. Но, во-первых, я себя не ощущаю на свой возраст, а во-вторых, когда мы смотрим с дочерью Винни-Пуха, еще неизвестно, кому больше нравится этот мультик. Я становлюсь с ней одного возраста, у нас свои ритуалы и насыщенная программа: чтение книг, просматривание разных мультиков, прослушивание музыки и игры, которые я придумываю сам. Но время очень быстро летит, когда ты находишься с ней, ты хочешь притормозить его, потому что каждая секунда дорога, но каждый день что-то происходит, каждый день что-то меняется. У нее очень четкий дирижерский жест появился. Я показал его уже Гергиеву. Какая-то удивительная техника, естественно, никто ее этому не учил. Когда я играю на рояле какую-то музыку, она начинает абсолютно четко в такт дирижировать, как бы ауфтакт такой. Сейчас очень модно – женщина-дирижер.
Конечно, я наблюдаю за тем, как развивается мой ребенок, но вообще я жалею о том, что у меня такой график. Впервые в жизни я начал это понимать. У меня много концертов подряд, и график планируется на пять-шесть лет вперед. То есть то, что у меня сейчас, я расписывал в 2012–2013 годах. Поэтому я никогда в жизни не отменяю концерты. Только если заболел.
Но сейчас я понимаю, что современные технологии – огромный выход из этой ситуации. Но тем не менее каждая наша встреча – это вулкан эмоций, вулкан смеха, игр, музыки и огромного счастья. Мама, Екатерина, у нас замечательная прима-балерина Большого театра.
Во-первых, мама, бабушка и дедушка совершенно потеряли голову, в хорошем смысле слова, это невозможно объяснить словами, внуки – это совершенно другое ощущение, нежели дети. Во-вторых, с няней повезло, слава богу.
Меня бабушки и дедушки научили писать письма. Открою вам секрет – я до сих пор их пишу. При том что у нас есть другие средства оповещения, гораздо более быстрые, но тем не менее это уникальное удовольствие – написать письмо от руки, положить его в почтовый ящик, ждать, пока оно дойдет, и ждать потом ответа обратно. Сейчас пишу супруге, и она пишет. Это своеобразная игра, в этом есть что-то совершенно другое.
Если бы у меня была возможность написать себе юному письмо, я бы написал: «В первую очередь, я тебя очень прошу ничего не менять. И береги своих родителей, потому что это залог твоего счастья и успеха в жизни, потому что без этого бы ничего не было. Это залог нашего успеха, стиль нашей семьи, наша вера в то, что будет все хорошо, наш оптимизм, юмор и наш драйв, по-хорошему сибирский. Поэтому ничего не меняй и сделай так, чтобы у них было все хорошо, тогда у тебя будет еще лучше».
Мария Миронова
Дело не в фамилии
– Моя жизнь так складывалась, что, несмотря на какое-то внешнее благополучие, мне постоянно приходилось что-то доказывать. Всегда казалось, что дело не в фамилии, а в человеке. Наверное, если бы у меня было какое-то очень благополучное детство, я стала бы избалованной, не имела бы стимула к тому, чтобы расти, что-то делать, нести ответственность за близких людей в том числе. Поэтому, когда я говорю о доказательстве, это больше про внутренние, личностные, чем доказательства каких-то внешних обстоятельств.
Андрей схватился за декорацию сзади и стал падать. Шура Ширвиндт его взял на руки. Положили его, он был без сознания. Маша всех раскидала, хотя ей было 14 лет, она выбежала из оркестровой ямы, где сидела. Когда все начали пытаться садиться в автомобиль, где он лежал, она никого не пустила, поехала одна в больницу. Он был без сознания. 14-го он упал, 16-го он ушел.
– Всем людям известно, что такое потеря близких людей. Я теряла их не раз, и это касается не только моего детства. Я потеряла безмерно любимую бабушку, мамину маму, которая меня много воспитывала в детстве. Потеряла потрясающую фантастическую Марью Владимировну Миронову. Я прекрасно понимаю, что для меня именно это и составляет испытание. Все остальное не считаю вообще каким бы то ни было жизненным переживанием, потому что любые неурядицы, конфликты или еще что-то – достаточно мелкая вещь, мы для этого и живем, чтобы успеть это решить при жизни. А вот уход любого близкого человека – момент того, с чем ты очень долгое время не можешь смириться.
Бабушка моя, Раиса Ивановна, человек, который помимо театра делал все возможное, чтобы заработать. Мы жили, мягко говоря, скромно. Бабушка вязала, шила, она пыталась зарабатывать любую копеечку, чтобы как-то нам помогать. Она была очень добрым человеком, и, безусловно, мне очень близким. У меня в детстве было две бабушки, и каждой я безумно благодарна по-своему. Была Марья Владимировна, человек с очень сильным характером, актриса. Последние годы жизни она достаточно много и активно занималась общественной деятельностью и давала мне всегда такую правдивую позицию, подчас достаточно жесткую. С ранних лет я понимала, что есть правда. То есть помимо той любви, которой я была окружена второй бабушкой, была Марья Владимировна, человек правды: «Маша, все обстоит так и так, без всяких иллюзий». В них двоих было очень хорошее сочетание: с одной стороны – любви и уверенности, которую в тебя вселяют, а с другой стороны – ощущения того, что ты стоишь на земле, никуда не улетел, у тебя не поехала крыша на первых порах творческой деятельности или чего бы то ни было.
У меня есть люди, которых я люблю. Жизнь очень короткая, чтобы держать такие моменты, как ревность. Я не помню ее, и это абсолютно искренне, потому что сейчас в моей жизни этого нет. Маруся Голубкина, дочь моего отца, в какой-то период жизни стала мне достаточно близким человеком. И для меня, я не знаю, как для нее, связующим было именно единомыслие и понимание в чем-то. Я не могу сейчас судить о вопросе воспитания, потому что, может быть, мы совершенно по-разному воспитывались. В отношении нее не говорю о родственной связи, хотя, безусловно, я ее воспринимаю как человека близкого и родного, хоть в детстве мы мало общались. Есть фраза: «Прошлого нет, будущее еще не наступило. Есть только здесь и сейчас». Я училась на протяжении долго времени этому качеству – жить здесь и сейчас и понимать, что этот отрезок нашей жизни настолько короткий. Радость, которую ты можешь получить, глядя на людей, – это момент, которого не будет уже через 30 минут.