– Люба могла поддержать любой разговор, но интересов общих у нас было мало. Мы, например, никогда не любили одно и то же кино. Да, конечно, я ее снимал в лентах, она очень талантливая актриса, а не потому, что она моя спутница или мать моего ребенка. Люба мне очень нравилась и сейчас нравится. Она прекрасная женщина, замечательная. Наверное, в Любу я все-таки был влюблен. Но все заканчивается когда-нибудь, мы остались в прекрасных отношениях. С дочкой я вижусь через день, у нас соседние квартиры. Я живу за городом с Тимуром и его мамой – моей нынешней подругой Марией.
Маша, к счастью, не актриса, а юрист. Она защищала мои интересы в одном суде. Дозащищалась. Я был абсолютно одинокий в тот момент, ни от кого не уходил, ни к кому не приходил. Мы только стали встречаться, и выяснилось, что Маша беременна. Все ускорилось со страшной силой, появился Тимур, так и живем. Может, я женюсь? Может. Я не знаю. Мы только привыкаем чуть-чуть друг к другу, посмотрим, как пойдет.
Я как-то уехал в Оксфорд на неделю, учился, учился, учился, прошла неделя, вернулся. В Лондоне был Юрий Нагибин, замечательный писатель, я ему сказал: «Вот, Юрий Маркович, неделя пролетела, как один день». А он печатал, сидел за машинкой, повернулся и ответил: «И так пролетит вся жизнь». Я бы эту фразу и повторил в письме себе молодому. Жизнь так быстро пролетит, какой бы она насыщенной, наполненной и осмысленной ни была. Все равно очень быстро все проходит.
Юрий Антонов
Ни о чем не жалею
Город Молодечно – это небольшой городок, в котором мы жили, когда с Юрой были очень маленькими, а мама с папой молодыми. Я помню такой момент: выхожу из спальни нашей квартиры, перед зеркалом стоит Юра, он тогда был уже, наверное, на первом курсе музыкального училища, и дирижирует. Перед выходом на балкон у нас стоял стол, за которым мы делали уроки. Мама часто кричала с кухни: «Юра, ты там делаешь уроки?» – он отвечал, что делает. Все учебники разложил на столе, под ними огромный том Беляева, мама уходила – он снова читал. Очень любил читать.
– В детстве мы мечтали об одном – конфетки, леденцы бы хорошие, цветные. В ту пору такие подушечки продавали зелененькие, красненькие, посыпанные сахаром. Вот о чем мечтали. Я был шалопаем, любил лазить в чужой сад за яблоками, как туземец за кокосами.
Того места, где проходила моя юность, уже нет, это современный город. Какой-то период назад я был в Молодечно, хотел пройтись по знакомым до боли местам, но, честно говоря, так и не нашел их. Я воспитывался в такой семье, где слово «вырваться» не культивировалось, важно быть на уровне всех остальных людей, которые тебя окружали.
Я был музыкальным руководителем в коллективе Виктора Вуячича, который тогда был Народным артистом Белорусской ССР, я брал с него пример. Мы уже начинали петь в его концертах. В 1970 году с Ириной Безладновой и Михаилом Беляковым написали песню «Нет тебя прекрасней» в ВИА «Поющие гитары». Не могу сказать, что я посвящал текст ей, дело молодое. В лице Ирины концентрировались все те образы, которые проходили в моей жизни до моего знакомства с ней.
Я хорошо помню почему-то такой момент. Мы с Юрием как раз расстались после очередной встречи, я ушла и уже оглянулась, а он уезжал в такси. У него денег тогда не было ни на цветы, ни на рестораны, он перекусывал в пышечной, недалеко от Малой Садовой, где мы тогда были. Были у нас какие-то разговоры, он меня из редакторской вызывал в коридор и начинал говорить, конечно, комплименты. И он не ждал, когда оно само собой как-то произойдет, он все делал, для того чтобы оно произошло, и оно происходило. Я всю жизнь очень внимательно слежу за его творчеством, и не только. Мне интересно, как он выглядит, как он одет, как он причесан, как его подстригли – удачно-неудачно. Он кто-то вроде дальнего родственника, которого можно не видеть много лет, но и забыть невозможно.
– Она хороший человек, это очень важный момент. Мы в молодости этого недопонимаем, а с возрастом, когда появляется опыт общения с людьми, мы вспоминаем тех людей, которые были милыми, приятными и порядочными. В жизни, к моему большому огорчению, их не так много. Есть положительные люди, есть отрицательные, а большинство равнодушные, они проходят мимо, и о них забываешь. А такие, как Ирина, остаются в памяти на всю жизнь.
Назревал мой уход из «Поющих гитар». Я почувствовал, что суперпрофессиональный коллектив все равно является для меня рамочным. В это же время я, живя в Ленинграде, познакомился с ребятами из музыкального ансамбля «Добры молодцы», которые играли в ту пору более современную музыку. Денег там особо не было, но они меня и не интересовали, было важно развитие собственного творчества. В глубине души я хотел в Москву, чтобы закрепиться более серьезно, и уехал туда вместе с ними. Но уже там я понял, что опять как будто начинаю загнивать в клетке. И я пришел к директору Росконцерта и сказал: «Вы знаете, я хотел бы свой вокально-инструментальный ансамбль создать. Можно?» Он ответил: «Ну, Юра, сейчас рановато. Давай мы тебя определим в мюзик-холл московский, будешь его солистом?» Я пришел в мюзик-холл, а там почти 40 девушек такой красоты! У меня глаза на лоб вылезли: «Господи, куда я попал? Да, я хочу в этом коллективе работать». И уже в этом мюзик-холле мне разрешили создать свой коллектив.
Потом так сложилась ситуация, что я был знаком с одной женщиной, которая собралась эмигрировать. Ее звали Ида, она даже была моей женой. А я сомневался в переезде, меня всегда больше прельщала моя родина, даже несмотря на негативные обстоятельства в моей жизни. Тем не менее я попал под это влияние, так получилось. Я оплатил ей всю дорогу, она уехала, а я остался и отправился в Минск к родителям, хотел им сказать, что я собираюсь. Но мать восприняла это очень болезненно, отец, боевой офицер, прошедший войну до Берлина, – тем более. Пришла бумажка, что мне разрешен выезд, я пришел в ОВИР и написал заявление, что отказываюсь уезжать.
Как-то меня не выпустили на гастроли в Польшу, тогда поехал Вадим Мулерман. Я был оскорблен, ведь работал в московском мюзик-холле и уже был небольшой звездочкой. И меня не пустили. Районный комитет Октябрьского района города Москвы сказал, что я недостоин выезда за границу, а я сказал: «Ну спасибо. До свидания».
Тогда в Финляндии мои песни были очень популярны, их переводили на финский язык и много исполняли. Фирма Polarvox Music – крупнейшая в то время звукозаписывающая западная компания – заинтересовалась мной. Мне позвонили из нашей серьезной организации «Международная книга», представители которой находились во всем мире: в Южной и Северной Америке, в Европе и чуть ли не в Африке. Они попросили заехать к ним, чтобы поговорить, и на встрече сказали, что Polarvox Music заинтересовалась моим творчеством. Я был не против и отправился в Финляндию, на знакомство. Приехал на вокзал, меня встретили представители двух организаций. После заселения в гостиницу в двенадцать часов мы поехали к какому-то высокому зданию, где нас ждали владельцы финской компании. Поднялись на этаж, открылся лифт, я вышел, передо мной стояла президент фирмы Елена Юранто, высокая, очень красивая особа. Ее отец был швед, а мать испанка – серьезная смесь. Тут же подошел официант с подносом шампанского, я тогда подумал: «Вот это начало». Мы пошли знакомиться, сели в комнате для переговоров и начали обсуждать то, что они хотели записать со мной альбом, и даже не один. Я посмотрел тогда в глаза президента компании и понял, что там затевается какая-то интрига. Одним словом, у нас получился контакт, я стал часто приезжать в Финляндию на репетицию со шведскими и финскими музыкантами. Через полгода мне позвонил представитель «Роскниги» и сказал: «Юра, ты представляешь какое несчастье!» – «Что такое?» – «У Елены Юранто погиб муж в автомобильной катастрофе, ехал ночью на машине и врезался в каток». У меня опять вызов в Финляндию, я приехал, уже была весна, все цвело. И тут Елена пригласила меня к себе домой. Я первый раз побывал в квартире миллионеров. Начались наши отношения.
Была очень интересная ситуация. Когда она приезжала, всегда привозила мне какие-то подарки. Я приехал в Финляндию, она мне купила там несколько бас-гитар. Я с этими гитарами в Москву вернулся. Володя Кузьмин увидел одну из них, стал белого цвета и попросил продать. Я ответил ему тогда: «Вова, не могу, подарок любимой женщины. Не могу», – но потом продал, конечно.
Как-то раз Елена собралась приехать в Москву. Я решил, что нужно тоже сделать подарок, и начал лихорадочно думать, что я могу купить. Потом вспомнил, у меня была знакомая – директор магазина «Парфюмерия», где продавались иногда французские духи. Стоили они дорого, по 40, по 50 рублей. Их я и решил подарить. Мы с ней зашли в тот магазин, через прилавки прошли в подсобку, там было очень грязно, и дальше попали в кабинет директора. Я сказал ему: «Привет. Слушай, у тебя есть духи французские?» – «Конечно. Сколько надо? Какие?» Я ответил: «А сколько у тебя наименований?» – «Пять». – «Вот давай все пять». Торжественно вручил ей, миллионерше, эти духи, сам сгорал от радости, думал, какой я крутой пацан. А она сначала ничего не поняла, потом сказала: «Ой, спасибо», – культурная женщина. Мы вышли, и я весь уже радостный шел по улице Горького, кайфовал от того, что сделал подарок.
А потом в 1987 году с нашим ВИА произошла очень неприятная история в городе Куйбышеве.
«Сначала пришел тревожный сигнал из Тольятти. В 5000-м зале Дворца спорта «Волгарь», где проходили выступления Юрия Антонова, певец позволил себе неуместные грубые высказывания в адрес зрителей. Тольяттинцы, с таким нетерпением ожидавшие гастролей популярного артиста, были оскорблены. А следом за этим сигналом поступил другой, не менее тревожный, из Куйбышева. Юрий Антонов сорвал концерт в здешнем Дворце спорта».