Предусмотрительный де Ришелье направил к Бекингему тайного посланца с предупреждением, что, если герцог продолжит упорствовать в своих домогательствах, он будет убит. Вряд ли это охладило страсть Бекингема, привыкшего всегда добиваться цели своих желаний. Но подоспело время отъезда новобрачной из Парижа в Булонь с целью отплытия в Англию. По мнению Мари и Холленда, это путешествие предоставляло королеве и Бекингему последнюю возможность, так сказать, «увенчать их страсть». Двор выехал во всем блеске, ибо помимо новобрачной супруги английского короля его возглавляли королева-мать Мария Медичи и Анна Австрийская.
7 июня была сделана остановка в Амьене, городе, где вся власть принадлежала герцогу де Шольнэ, брату покойного де Люиня, исполнявшему за своего малолетнего племянника обязанности генерал-губернатора Пикардии. Мари немедленно отправилась к своему деверю и составила вместе с ним программу разнообразных увеселений, которые продлили бы пребывание двора и герцога Бекингема в городе. Король и де Ришелье удалились по делам во дворец Фонтенбло, причем камердинеру и конюшему Анны Австрийской был отдан приказ, чтобы они ни в коем случае не допустили частной встречи между королевой и герцогом.
Королеву разместили в особняке на берегу Соммы, к которой спускались обширные сады. Они были столь красивы, и погода столь великолепна, что вечером туда съезжался весь двор для прогулок по их живописным аллеям. Тем вечером королева пошла прогуляться, опираясь на руку Бекингема, Мари де Шеврез следовала за ней вместе с Холлендом. Уже начинало темнеть, и вскоре королева скрылась за поворотом аллеи, обсаженной живой изгородью. Внезапно раздался ее крик, призывавший на помощь, на зов бросились ее камергер и конюший. Они увидели Бекингема, стоявшего на коленях перед Анной Австрийской. Существует еще несколько свидетельств современников, утверждавших, что герцог в порыве страсти позволил себе преступить границы приличия и туалет королевы был в сильном беспорядке. Это событие немедленно обросло самыми скабрезными предположениями и слухами. Но следует верить принцессе де Конти, не отличавшейся высокой нравственностью, что она «гарантирует добродетель королевы от пояса до ее ножек».
Королева-мать, убоявшаяся скандала, потребовала прервать развлечения и на другой же день спешно выехать в Булонь. Более увидеться уединенно влюбленным не удалось. Проехав несколько лье в направлении Ла-Манша, Анна Австрийская рассталась с Генриэттой-Марией и отправилась в Париж. Когда она села в карету, Бекингем не сдержал чувств и поцеловал край ее платья. Анна поспешила поднести к глазам платок, дабы скрыть навернувшиеся слезы. Она была так потрясена, что возвратилась в Амьен и под предлогом нездоровья отложила отъезд в Париж. Тем временем кортеж, прибывший в Булонь, обнаружил, что море разбушевалось и надо дожидаться, когда оно успокоится. Успокоения пришлось ждать более недели, и все это время между Амьеном и Булонью сновал доверенный камердинер королевы Лапорт, причем Анна зашла настолько далеко, что попросила губернатора города держать ворота города открытыми круглые сутки, чтобы у посланца не было препятствий.
Эта переписка настолько вдохновила Бекингема, что он под каким-то предлогом вернулся в Амьен, дабы увидеться с королевой наедине. Накануне она чувствовала себя настолько неважно, что попросила лекаря пустить ей кровь – универсальное средство того времени от всех хвороб. Поэтому Анна Австрийская приняла герцога в присутствии нескольких придворных дам, и свидания не получилось. Вечером она передала герцогу письмо и небольшой ларец. В письме королева умоляла его поскорее уехать, а в ларце лежали подаренные ей мужем двенадцать алмазных подвесок, закрепленных на банте – подарок на память. На следующий день Бекингем попрощался с королевой совершенно официально в присутствии ее двора. Он отправился в Булонь, а Анна – к мужу в Фонтенбло. Там ее ожидал взбешенный Людовик, которому уже донесли о происшествии в Амьене, и теперь ей предстояло выносить все последствия необдуманных поступков Бекингема. Первым делом король уволил конюшего Пютанжа и камердинера Лапорта, единственных людей в штате королевы, истинно преданных ей – все прочие были осведомителями де Ришелье.
Лондонский триумф
Мари де Шеврёз не стала сопровождать свою повелительницу, как того требовали ее обязанности старшей фрейлины, а упросила мужа взять ее с собой в Лондон. Тот пытался было отговорить ее от этой затеи – Мари пребывала на девятом месяце беременности, а пересечение Ла-Манша в таком положении представлялось делом нешуточным. Но ей было не впервой поставить на своем, она разразилась безутешными рыданиями, и Клод де Шеврёз сдался. 22 июня состоялось, наконец-то, отплытие. Музыканты и певцы из кожи вон лезли, чтобы заставить французскую принцессу забыть горечь расставания с родиной и неудобства морского путешествия, Клод де Шеврёз занимал ее своей болтовней, а в их супружеской каюте Мари тем временем предавалась любви с Холлендом. Через сутки судно причалило в Дувре, где свою юную жену встретил Карл I. В Лондоне свирепствовала чума, уносившая ежедневно по нескольку сот жизней, поэтому общество направилось в Ричмонд.
Мари блистала в высшем обществе Лондона. Она поражала дам, сводила с ума мужчин и испробовала свои чары даже на Карле I, вырвав у него обещание, что пункты брачного контракта, касающиеся соблюдения прав католиков, подлежат обязательному исполнению. Герцогиня заставила английских дам признать, что все местные красавицы – ничто по сравнению с ней, и потрясла общество купаниями в Темзе, не обращая никакого внимания на свое состояние. Закалка, полученная ею в детстве в водах родного Эндра, похоже, сулила сохраниться на всю жизнь. Она ничуть не стеснялась своей связи с Холлендом, буквально выставляя ее напоказ. Как писал Ришелье епископ де Менд, его родственник, «я стыжусь бесстыдства мадам де Шеврёз и слабости ее мужа, она столь велика, что являет собой настоящее бесчестье». Он же писал позднее: «Похоже, что наши женщины прибыли сюда укреплять распутство, а не религию». Тем временем Клод де Шеврез ошеломлял лондонцев своими бриллиантами и самоцветами, которыми была украшена упряжь его лошадей. Англичане признавали, что чепраки на его скакунах были «самыми красивыми из всех, когда-либо виденных ими».
Из писем епископа Мендского и посла де Сильера кардинал де Ришелье сделал вывод, что у Франции теперь нет в Англии большего врага, нежели Бекингем, которого сделала таковым неутоленная любовь к королеве. Он также начал понимать опасность, исходящую от Мари де Шеврёз, хотя в письмах шутливо называл ее «Шевретт»[41]. Его преосвященство беспокоило затянувшееся пребывание Мари в Англии, ибо Холленд преданно служил Бекингему, так что нетрудно было представить себе, какие интриги против Франции плелись в туманном Альбионе.
Тем временем Мари в перерыве между празднествами благополучно разрешилась от бремени здоровенькой дочкой, которую нарекли Анной-Марией, причем английская королева пожелала быть крестной матерью. Примерно в это же время произошла знаменитая история с алмазными подвесками, которые Анна Австрийская подарила герцогу. Он имел неосторожность украсить ими свой костюм по поводу бала, который давал в своем роскошном особняке Йорк-хаус на берегу Темзы. Графиня Люси Карлайл, жена дипломата, его бывшая любовница, сумела незаметно отрезать два подвеска и отправить их кардиналу де Ришелье, который теперь имел возможность скомпрометировать Анну Австрийскую в глазах ее царственного мужа. По воспоминаниям де Ларошфуко, Бекингем заметил пропажу в тот же вечер и отдал распоряжение закрыть все порты Англии, а своему ювелиру приказал срочно изготовить копии украденных украшений. В результате подвески графини попали к кардиналу с опозданием, и одновременно в Париж прибыли копии от Бекингема. Таким образом, Анна Австрийская появилась на балу в парижской ратуше, который устраивали старшины столицы, в наряде с подвесками, и надеявшийся скомпрометировать ее кардинал был посрамлен. По другому варианту этой истории, Бекингему отдала свое похожее украшение Мари де Шеврёз.
После родов Мари и ее супруг переехали во дворец Бекингема, где она провела некоторое время в очень тесном общении с хозяином. Епископ Мендский писал де Ришелье: «Холленд передал свою добычу Бекингему». Для историков так и осталось загадкой, стала ли Мари любовницей герцога или просто подогревала его страсть к королеве. Обычно делается ссылка на мемуары одного из предводителей Фронды, кардинала де Реца: «она [мадам де Шеврёз] нам сказала…, что, по прихоти судьбы, ее любовь и уважение никогда прежде не соединялись во влечении к одному человеку, за исключением „бедного Бекингема“».
Не без подстрекательства Мари Бекингем принял совершенно безумное решение любой ценой возвратиться во Францию. С этой целью герцог принялся усложнять жизнь королеве Генриэтте-Марии, приставил к ней в качестве фрейлин свою мать, жену и графиню Люси Карлайл, а приближенный французский штат отправил обратно на родину. Но новобрачная вовсе не собиралась поддаваться этому давлению, и между супругами возникли распри. Бекингем упорно распалял неприязнь молодой королевы к себе. Ему были на руку семейные ссоры, он надеялся, что Генриэтта-Мария нажалуется брату, и у него появится повод приехать во Францию для урегулирования этих проблем.
Тем временем беспокойство Ришелье все возрастало: с одной стороны, эта любовница Холленда, сумевшая также очаровать Карла I и Бекингема, стала явной английской шпионкой, с другой, она поддерживала прямую связь с Анной Австрийской и своей крестной матерью, Марией Медичи. По наущению кардинала Людовик XIII потребовал возвращения супругов де Шеврёз в Париж, считая их миссию завершенной: Карл пообещал, что условия брачного договора будут соблюдены. Но Мари нравилось в Лондоне, и она упросила английского короля продлить их пребывание. Однако просьба Карла I была отвергнута, и чете де Шеврёз пришлось вернуться в Париж, вооружившись письмом от короля, воспевавшим достоинства супругов.
Возвратившись в Париж, Мари начала продвигать идею приезда Бекингема в Париж в качестве посла. Предлогом для этого послужила высылка на родину французского штата Генриэтты-Марии. Но Карлу I на соответствующий запрос направили ответ от Людовика XIII: «Если Бекингем хочет вернуться во Францию, вы должны начать исполнять статьи брачного договора». После такого плохо прикрытого отказа между кардиналом и Мари началась война. Герцогиня уверила королеву в том, что кардинал возводит на нее напраслину перед супругом, переставшим делить ложе с ней. Но ведь рождение наследника стало бы спасением для Анны. Масла в огонь подливала королева-мать, которая всегда старалась усадить на трон любимого младшего сына Гастона, герцога Анжуйского, совершенно непригодного для правления.
В ту пору ему исполнилось всего семнадцать лет, он был ленив, тщеславен, труслив, легко подвержен постороннему влиянию и к тому же вел разгульный образ жизни. Еще отец, Генрих IV, планировал женить его на принцессе Монпансье из рода Гизов, самой богатой наследнице королевства. Этот проект поддержал де Ришелье, так что в конце 1625 года было объявлено о предстоящей свадьбе. Несмотря на колоссальное приданое невесты, у Гастона не лежала душа к этому браку. Он также не оставлял надежды взойти на трон, для чего был готов на любую низость; и предпочел бы жениться на какой-нибудь иностранной принцессе, чтобы, во-первых, иметь поддержку в лице ее родни, а, во-вторых, в случае необходимости, найти убежище за границей.
Заговор Шалэ
Анна Австрийская опасалась, что у Гастона пойдут дети, в таком случае, учитывая неважное здоровье Людовика, корона, в случае его смерти, отойдет брату. Мари также беспокоила перспектива, что ее подруга может оказаться не у дел, и она с жаром взялась за сплочение противников женитьбы Гастона, сколачивание так называемой партии «неприятия брака». Надо сказать, герцогиня нашла немало приверженцев этой идеи, ибо многие придворные предпочитали жизнерадостного и снисходительного Гастона его мрачному и мстительному брату. Кстати, Анна Австрийская состояла в хороших отношениях со своим деверем и откровенно любила его общество. Мари развила бурную деятельность, и вскоре образовался заговор, в котором к Гастону присоединились братья-герцоги Сезар и Александр Вандомские, побочные сыновья Генриха IV, принц де Конде, губернатор Парижа граф де Суассон, видные вожди гугенотов, герцоги де Лонгвиль и де Невер, губернаторы соответственно Нормандии и Шампани. Через графа Карлайла в Англии Мари обеспечила гугенотам поддержку герцога Бекингема, т. е. заговор выходил на международный уровень. Поскольку конкретно заниматься прозаическими подробностями планируемой операции было делом не царским, нити комплота сосредоточились в руках маршала д’Орнано, гофмейстера Гастона.
По странному стечению обстоятельств во французской истории этот заговор столь высокородных вельмож, в котором, несомненно, была замешана и королева Анна Австрийская[42], получил название по имени одного из самых незначительных его членов, гардеробмейстера Людовика XIII, графа де Шалэ, единственного, кто заплатил за это, обреченное с самого начала на провал предприятие, своей жизнью.
Анри де Талейран-Перигор, граф де Шалэ (1599–1626), происходил из очень древнего дворянского рода, который на рубеже XVIII–XIX веков прославил другой его отпрыск, небезызвестный политический деятель князь Талейран. По матери он был внуком маршала де Люка и обладал всеми теми качествами, которые тогда ценились в истинном французском дворянине: храбростью, граничившей с бесшабашностью, гипертрофированным чувством чести и сильно выраженной склонностью к галантным похождениям. Он успел повоевать в тяжелейших условиях при осаде одного из оплотов гугенотов, укрепленного городка Монтобан, которая была столь блистательно провалена главнокомандующим, герцогом де Люинем. Де Шалэ с детства вращался при дворе, был красив (его внешность несколько напоминала печальной памяти фаворита Людовика XIII де Сен-Мара), остроумен, весел, родовит, так что его назначение гардеробмейстером короля было воспринято как нечто само собой разумеющееся. Служба хранителя королевского гардероба при Людовике XIII была весьма необременительна. Во-первых, скупой король свел количество своих туалетов к строгому минимуму, причем одежда использовалась до тех пор, пока не износится до неприличия. Во-вторых, всем цветам монарх предпочитал черный, что опять-таки ограничивало хлопоты, связанные с поставщиками и портными. В-третьих, Людовик денно и нощно пропадал на охоте, что опять-таки сужало круг обязанностей гардеробмейстера.
Ловкая мамаша де Шалэ, искушенная в житейской мудрости, женила его на состоятельной вдове Шарлотте де Кастий. Совершенно неизвестно, что это была за дама, но некий Понжибо, шурин графа де Люка, пустил по рукам скабрезный стишок в ее адрес. Чрезвычайно оберегавший свою честь де Шалэ встретил стихоплета на Новом мосту, вынудил к поединку и убил. Это создало ему ореол защитника рыцарских устоев общества. Считается, что в заговор его вовлекла герцогиня де Шеврёз, в которую он по уши влюбился, свидетельством чего служат его письма, исполненные самой безумной страсти. По их содержанию историки делают вывод, что герцогиня не отдалась ему бездумно, но умело распаляла его страсть и ревность, уверяя, что ее преследует своими притязаниями де Ришелье (что, по мнению исследований, было вполне вероятно). Держа у него под носом эту морковку, она сделала из де Шалэ бессловесное орудие, полностью повиновавшееся ее указаниям.