На удивление всем шестидесятилетний Эркюль де Роган в 1627 году женился на восемнадцатилетней красавице Мари д’Авагур, дочери графа Бретонского. Старик забрал ее из монастыря, но поговаривали, что искусству любви ее обучил не кто иной, как родной брат. Впоследствии она прославилась как своими любовными похождениями, так и страстью к политическим интригам. Лихорадочная деятельность герцогини де Шеврёз не являлась секретом для Ришелье с его сеть шпионов. Наряду с планами поднять мятежи в Дофинэ, Провансе и Лангедоке возник замысел похода воинства Карла IV на Париж через Шампань. Де Ришелье предусмотрительно укрепил гарнизоны в Меце, Туле и Вердене, на границе с Лотарингией.
Одновременно Мари постоянно досаждала кардиналу просьбами разрешить ей вернуться ко двору. Вскоре в ее жизни появился новый любовник, элегантный бесстрашный англичанин, лорд Уолтер Монтегю (1603–1677). Второй сын графа Манчестера, выпускник Кембриджа, он в 1624 году поступил на службу к герцогу Бекингему, который включил его в дипломатическое посольство, готовившее брак принца Уэльского с французской принцессой. После этого Монтегю превратился в тайного агента, который сновал между Лондоном, Нанси, Турином, столицей герцогства Савойского, Голландией, Швейцарией и Венецией.
Карл IV занимался снаряжением десяти тысяч солдат. Бекингем отплыл к острову Ре близ осажденной Ла-Рошели. Монтегю вел переговоры по организации немецкого армейского корпуса. Наступление должно было начаться со всех сторон, и Мари довольно потирала руки, предвкушая поражение де Ришелье. На фоне пребывания герцогини в гуще столь волнующих событий, рождение в 1627 году дочери Шарлотты-Марии стало для нее лишь рядовым эпизодом. Естественно, девочка была занесена в церковные книги как дочь Клода де Шеврёза (герцог иногда приезжал в Лотарингию навестить жену), но, по мнению современников, она равным образом могла считаться отпрыском Карла IV или милорда Монтегю. К сожалению, Монтегю упустил из поля зрения тот факт, что в Лотарингии за ним буквально по пятам следовали два баска, переодетых подмастерьями. Когда он находился уже недалеко от границы с Францией, по их сигналу отряд французских стражников, нарушив границу с Лотарингией, по приказу кардинала арестовал англичанина и препроводил в Бастилию.
Королева и герцогиня были в отчаянии, ибо Монтегю вез с собой целый ряд документов, и дамы опасались, что в них могло быть найдено нечто, указывавшее на причастность Анны к заговору. Все дело решил благоприятный случай, точнее бывший камердинер королевы Лапорт, уволенный после происшествия в Амьене. Королева смогла определить его на службу в корпус жандармов, и он ухитрился пристроиться к отряду, охранявшему пленника. Монтегю удалось успокоить посланца королевы, уверив его, что у него не было писем Бекингема к Анне Австрийской, ее имя не упомянуто ни в каких бумагах и он скорее умрет, нежели выдаст кого-либо.
Послабление ссылки и новый заговор
Монтегю действительно молчал, но имевшиеся при нем бумаги подтвердили существование заговора и личность его вдохновительницы. Карл IV попытался проявить себя суверенным монархом и послал дипломатический протест, осуждавший арест англичанина на территории его герцогства. Людовик XIII и де Ришелье даже не сочли нужным ответить на него. Поход Бекингема на остров Ре провалился, гугеноты в Ла-Рошели потерпели поражение. Людовик, желая продемонстрировать монаршее благородство, освободил Монтегю из заключения. Тот явился в Лувр выразить свою благодарность и намекнул, что французские власти с предубеждением относятся к мадам де Шеврёз, напрасно обостряя отношения между государствами.
Униженный Карл IV, по наущению Мари, уверил Людовика, что «будет поступать, так, как тот захочет», если герцогиня вновь будет в фаворе и вернется в Париж. Де Ришелье, который уже замышлял бросить вызов Испании в лице Филиппа IV, питал слабую надежду, что помилованная герцогиня несколько угомонится и это успокоит воинственный пыл семейки Роганов, гугенотов и англичан. Он посоветовал королю вернуть ее для начала в замок Дампьер, но, чтобы его монаршая гордость не была уязвлена, изобразить это как милость герцогу Клоду де Шеврёз за его безупречную и верную службу.
Мари терзали сомнения, ибо от Дампьера было недалеко до Бастилии, однако ход истории все решил за нее. Она уповала на поход Бекингема на помощь Ла-Рошели, но 26 августа 1628 года клинок Джона Фелтона оборвал жизнь английского герцога. Когда Мари сообщили об этом, она упала в обморок, и пришлось несколько раз пустить ей кровь, чтобы привести в сознание.
Поначалу, то ли искренне, то ли притворно, Мари утихомирилась и дала обещание более не мутить воду. Она возвратилась в Дампьер и для видимости вела себя тише воды, ниже травы, но постоянно подзуживала Карла Лотарингского, Карла Стюарта и Анну Австрийскую, чтобы они добивались ее возвращения ко двору. Правда, королева не смогла оказать ей особой помощи – в ноябре 1626 года у нее случился третий выкидыш, и отношения с супругом и Марией Медичи вновь усложнились. Карл Стюарт вызвал на беседу французского посла в Лондоне. Тот весьма дипломатично заявил:
– Мадам де Шеврёз – женщина, зловредность каковой всячески превосходит ту, что свойственна ее полу… В отечестве уже столкнулись с тем, что некоторые знатные и могущественные особы отказывались от службы королю, дабы последовать ее страстям.
Действительно, Мари с головой погрузилась в новую интригу. Надо сказать, что, опозорившись в заговоре Шалэ, Гастон Орлеанский сгорал от нетерпения реабилитировать себя и сыграть какую-то выдающуюся роль. Для начала он добился, чтобы ему доверили командование армией во время осады Ла-Рошели, но никоим образом там не отличился. Поскольку кампания затягивалась, это занятие быстро прискучило принцу, и он сбежал в Париж. Там Гастон начал требовать у брата то командование армией в итальянском походе, то при выступлении в Лангедок, но, памятуя его неудачи под стенами Ла-Рошели, Людовик дважды отказал ему. Молодая жена Гастона Орлеанского в 1627 году умерла в родах, произведя на свет вместо ожидаемого сына – который придал бы Гастону больший политический вес – здоровенькую девочку. Ввиду отсутствия наследника престола у Людовика, тут же встал вопрос о повторной женитьбе молодого вдовца. Рассматривались три кандидатуры принцесс: австрийская, дочь императора Священной Римской империи, и две итальянские, сестра великого герцога Тосканского, родственница Марии Медичи, и Мари де Гонзаг-Невер (1611–1667), дочь герцога Неверского и внучка герцога Мантуанского. Последняя была чрезвычайно родовита, великолепно образована, богата и неимоверно тщеславна.
Девица вцепилась в Гастона мертвой хваткой, но этому браку воспротивились королева-мать и Людовик XIII. Зато этот замысел привел в восторг врагов де Ришелье во главе с Мари де Шеврёз. Они стали подстрекать Гастона вступить в брак как можно скорее, для чего бежать во Франш-Комте, владение испанского короля. Мари вновь пустилась во все тяжкие, снуя между своими замками Дампьер, Лезиньи и аббатством Жуар, а ночью, переодетая в мужской костюм, скакала в предместье Парижа Сен-Жак, где в монастыре Порт-Рояль тайно встречалась с Анной Австрийской. В ее замках не переводились гонцы из Англии, Испании и Лотарингии, она теребила Карла Стюарта, Карла Лотарингского и, через посла в Париже, испанского короля Филиппа IV. Все это не составляло никакой тайны для де Ришелье, который писал: «Интриги Лотарингии и Испании при посредничестве мадам де Шеврёз невыносимы. Король хотел бы, чтобы мадам де Шеврёз задержали и препроводили в Венсенский лес[45], в каковом случае надобно, чтобы никто ее не видел». Будучи должным образом проинформирован, разгневанный Людовик направил брату письмо, в котором неприкрыто и без излишних экивоков выразил свое неудовольствие его поведением.
Мария Медичи пошла дальше – заманила Мари де Гонзаг и ее мать в Париж, где изолировала дам на пару месяцев в королевских покоях Венсенского замка. Перепуганный Гастон сбежал в Лотарингию – это был первый случай, когда наследник французского трона нашел убежище за границей. Он вернулся из Нанси лишь в январе 1630 года и тут же расстался с Мари де Гонзаг. Но, побывав столь близко от власти, девица уже не желала отдаляться от нее и вскоре благосклонно отнеслась к ухаживаниям королевского фаворита, маркиза де Сен-Мара, рассчитывая через него сблизиться с королем. Как известно, затеявший заговор против своего повелителя молодой человек кончил плохо, и Мари де Гонзаг снова осталась на бобах. В конце концов, она удовлетворила свое тщеславие, выйдя замуж в 1646 году, уже в солидном возрасте 35 лет, за польского короля Владислава IV Вазу. Не минуло и трех лет, как король скончался, и тогда вдова вступила в повторный брак с его братом, унаследовавшим престол под именем Яна-Казимира II.
Прощение и союз с кардиналом
Тем временем Мария Медичи рассорилась как со своим бывшим протеже де Ришелье, так и с сыном, который в 1631 году предписал ей отправиться в изгнание в Мулен, откуда оскорбленная Мария Медичи бежала в Брюссель и предпочла не возвращаться во Францию. Тогда же состоялось краткое и малоискреннее примирение Анны Австрийской с Ришелье. Королева воспользовалась им, чтобы добиться возвращения своей фаворитки ко двору. Герцогиня прибыла в Париж после 5 лет ссылки и явилась с визитом к кардиналу, дабы поблагодарить его. Оба дали клятву в союзничестве и верности. Мари даже добилась снисхождения для мятежного Карла IV Лотарингского, который прибыл в Париж в январе 1632 года для подписания договора с Францией.
При дворе возникновение этого нового союза произвело сенсацию, историки считают, что эта карта была лучшей из всех разыгранных Мари. Вскоре было продемонстрировано блестящее подтверждение силы, или даже, скорее, мощи обретенного ею влияния. Для того чтобы это было более понятно российскому читателю, следует сделать краткий экскурс в предшествующие события.
Французские короли считали, что дворянство должно было хранить им верность и повиноваться. Дворяне же придерживались мнения, что их независимость, гордость и спесь предполагают некоторую долю неповиновения и право дерзить монарху. Особенно это казалось вопросов чести, каковые, в их глазах, служили достаточным оправданием для самых диких поступков. И если на полях сражений они без малейшего колебания шли в бой с кличем «За веру, короля и честь!», то в обыденной жизни считали своим правом дерзить суверену. Это в особенности касалось больного вопроса дуэлей.
Потери, которые несло дворянство в результате дуэлей, были настолько велики, что со второй половины XVI века короли выпускали один за другим указы о воспрещении этих смертельных поединков, но прока от них не было никакого. Людовик XIII также издал в 1626 году повеление о запрете дуэлей под страхом смертной казни, которое не произвело на его подданных ни малейшего впечатления.
Человеком, который бросил вызов королю, был заядлый дуэлянт граф Франсуа де Монморанси-Бутвиль. Несмотря на свои двадцать шесть лет, он имел в активе двадцать одну дуэль. В 1624 году за убийство на дуэли соперника Верховный суд Парижа вынес решение повесить его чучело. Де Бутвиль вместе с друзьями показал свое полное презрение к приговору тем, что сломал виселицу и уничтожил чучело. В 1626 году де Бутвиль убил на 22-й дуэли графа де Ториньи и вместе со своим секундантом и другом де Шапелем сбежал в Брюссель, располагавшийся тогда в Испанских Нидерландах. Наместница испанского короля в Нидерландах, инфанта Изабелла, взяла с де Бутвиля обещание, что он воздержится от поединков на подведомственной ей территории. Однако друг погибшего, маркиз де Бёврон, поклялся отомстить за убитого и вызвал де Бутвиля на дуэль. Король отказался разрешить возвращение де Бутвиля в Париж или ко двору, на что уязвленный дворянин заявил, что он будет «бесконечно драться в Париже на Королевской площади[46]», и вернулся из Брюсселя.
Дуэль состоялась 12 мая 1627 года, дрались шесть человек: два дуэлянта и четыре секунданта. В результате был убит один секундант, второй ранен, маркиз де Бёврон со своим секундантом бежали в Англию, а де Бутвиль с де Шапелем пытались укрыться в Лотарингии, но были арестованы. После тщательного расследования Верховный суд приговорил обоих к смерти. Невзирая на мольбы беременной жены де Бутвиля[47] и заступничество вельмож самого высокого ранга, Людовик, которого иногда именовали также Справедливым, заявил: