Бурый склонился над Тимуром. Тот попытался было приподняться на локтях, но воин махнул рукой:

– Лежи, не напрягайся. – Он присел рядом и улыбнулся добродушно, как свойственно большим и сильным людям. – По-прежнему болит?

– Болит, – со вздохом сознался Тимур.

– Это ничего, – заверил Миха. – Это поправимо. Братка сказал, ты изрядно дрался, под пули только зря сунулся. Ну, в бою всяко бывает. Как говаривал Старый Бирюк, и на старуху бывает проруха. Тем паче ты не боец, а караванщик, что с тебя-то взять?

Тимур прикрыл глаза, стараясь не выдать себя. Но Миха что-то задумал, и его трудно было отвлечь.

– Ничего, не унывай, сейчас мы с тобой тут повозимся, а как встанешь на ноги, я стану тебя учить. Оно и караванщику боевое умение лишним не будет. Тем паче сейчас пойдем Эргезу горло рвать – всякий боец на счету.

Не особо церемонясь, Миха подхватил раненую ногу Несокрушимого, вытащил из ножен висевший на поясе клинок и одним ловким движением взрезал длинную тряпичную полосу, которой было перевязано пулевое отверстие.

– Порядок, – оценив увиденное, с довольной улыбкой заверил он. – Понемногу начинает затягиваться. Славно, славно. Ну вот, сейчас мы это дело ускорим.

Он слегка толкнул приподнятую голову Тимура, и тот едва не врезался затылком в деревянную распорку носилок.

– Ты лежи, парень, не беспокойся, я знаю, что делаю. На что там глядеть, все равно ничего не углядишь. Ты, главное, не зажимайся. Так заживление легче пойдет. Пока суд да дело, расскажи лучше, ты сам-то Эргеза видел? А то братка мне о нем все уши прожужжал, мол, хуже него врага на свете нет и прежде не бывало. Изничтожим его – мир в единый миг станет лучше.

– Доводилось видеть, – будто нехотя, сознался Тимур. – Хотя и не так уж близко. Кто я и кто он?

– И что, такой ужасный?

– Я бы не сказал. Суров, это верно, но справедлив.

– А говорят, он людей огнем сжигает, – лениво пророкотал Бурый, проводя открытой ладонью над едва начавшей затягиваться раной.

Раненый почувствовал, как по ноге расползается приятное тепло, только края раны начинают зудеть и нестерпимо хочется почесаться.

– Э-э-э! – заметив рефлекторное движение руки «пациента», насмешливо пробасил Миха. – Будешь щупалками двигать, руку к уху примотаю! – добродушно пообещал он. – Лежи, не дергайся, чесать нельзя. Расчухаешь, грязь занесешь, рана загноится. Так что с людьми-то? Зачем он их палит? – не прекращая водить руками над раной, спросил целитель.

– Вера Пророка учит, что слово Божье, пришедшее в мир через посланного Небесами Аттилу, очищает и открывает правоверным ясный путь, ведущий в светлый мир грядущего. Там сияет ласковое солнце, там растут сады и плещутся синие волны о теплый желтый песок. Те же, кто отвергает истину и видит устрашающее пламя в солнечных лучах, обречены стать пищей для огня.

Смрадный дым, который возносится от горящей плоти, есть очистительная жертва чистому духу, ибо спасительное пламя не просто жжет, а освобождает от скверны телесной, – пустился в разъяснения караванщик. – Перерождение дает последний шанс упорствующим иноверцам. Хотя заблудшие и не войдут вместе с Пророком в Царство Света, в новом рождении они смогут обрести истину. Для злокозненных же, упорствующих в ереси своей и подбивающих к смуте других, пламень земной обратится навечно в огонь духовный. Даже после смерти, без дня и ночи, без сна и отдыха, будут враги истинной веры вкушать черствый хлеб страдания и утолять жажду солью пролитых в раскаянье слез. – Тимур замолчал, прикидывая, не слишком ли открыто провозглашает постулаты веры. – Во всяком случае, так они утверждают, – с деланым равнодушием пожал он плечами. – Как уж там на самом деле, не мне судить. Мы, торговцы, и с людьми, и с богами в ладу, всем готовы быть полезными.

Миха согласно кивнул, должно быть, припоминая годы, проведенные в боях и странствиях в ту пору, когда они с Лехой были еще обычными стражами караванов.

– Так, говоришь, Эргез не зверюга? – задумчиво произнес он.