Но Эргез и тут оказался в выигрыше. Он приставил к изгнаннику своего соглядатая, а жену и маленького сына взял в заложники и держал при себе неотступно, связывая руки Шерхану, иначе тот давно удавил бы коварного лицемера.

Совсем недавно там, в ставке Эргеза, ему показали несчастную Чандру и внука, обитающего среди псов и кормящегося с ними «по милости наместника». Что и говорить, Эргез крепко схватил его за глотку! В прежние времена Шерхан бы не допустил такой напасти. Однако время упущено. Теперь самозванный ньок-тенгер без зазрения совести прибирает власть к рукам и ни за что не отступит, пока не добьется своего.

Недавняя встреча халифов на поминальной тризне показала истинные намерения врага. Какое недостойное коварство – воспользоваться скорбным обрядом по вознесшемуся Пророку, чтобы подпоить стражу и связать по рукам и ногам вернейших, надежнейших соратников Аттилы! Спасибо еще, не додумался набросить сети на спящих или отрубить им головы. А ведь мог.

А может быть… Шерхан сощурил глаза, узкие, желтовато-зеленые, взгляд которых не всякому дано было выдержать. А если сеть он все же набросил? Почетная стража султана хороша для защиты от местных разбойников. Гвардию Несокрушимых ей не одолеть. К тому же кто знает, не получил ли один из храбрецов тайный приказ вонзить кинжал в спину пресветлому султану, который помнил времена, когда Эргез был пылью под его стопами? Ньок-тенгер наверняка подослал своих людей в его кортеж.

Он нахмурился, вспоминая свой новый титул. Конечно, одно дело – поднять руку на халифа, наместника и соратника Аттилы, и немедля стать отверженным для всякого правоверного, и совсем другое – на какого-то султана.

Хитрая выдумка, ничего не скажешь. Шерхан понимал, что, должно быть, стар тягаться в скорости мысли с бывшим подручным, но ясно видел, куда тот клонит. Этому выскочке не нужны те, на кого Пророк опирался, создавая державу. Они слишком хорошо помнят Эргеза волчонком, только пробовавшим остроту своих клыков.

Для первого среди равных это не в укор. Всякий когда-то начинал, всякий неумело выходил на первую охоту. Но, похоже, Эргез решил объявить себя не просто наместником Пророка, унаследовавшим, хотя и с оговорками, его власть и почести. Он хочет стать равным Пророку, а возможно, и превзойти его. Нет предела гордыне этого наглеца!

А если так – чем не случай: возвращающийся в свои владения султан бесследно исчез в лесах и болотах, и одному Пророку на небесах видно, из-за чего оборвался его жизненный путь. Горе для правоверных, и… тихая радость для их властителя.

«Он не решится, – шевельнулась было в душе малодушная надежда. – Пророк не допустит этого!» Одно из тех нелепых заблуждений, что губят детей, играющих с оружием. «Оно не выстрелит, – надеется неразумный, нажимая спусковой крючок. – Творец небесный сохранит меня!..» – «Почему же не решится? Еще как решится!»

Шерхан оглянулся на одного из своих доверенных людей, как и на господина, дремавшего в седле. Лишь вчера после заката тот присоединился к его отряду и, несомненно, был достоин награды. Да вот беда, награждать за дурные вести не позволял обычай.

Кони шли мерным шагом, отдыхая после долгой утомительной скачки. Шерхан спешил. Ему было куда и зачем спешить. Совсем недавно он направил храбреца в то самое место, откуда вознесся в небо Пророк на звездной колеснице, и приказал ему порасспросить местных жителей, как все происходило. Ведь те видели небесную колесницу задолго до приезда Аттилы, строили мост через топь и общались с гонцами Предвечного. Каково же было удивление султана, узнавшего, что в округе его посланец нашел лишь сожженные дома убогого селения и брошенные в болото трупы. Мертвецов было довольно много, и все они были заколоты или зарублены.

«Но почему? – Эта мысль не давала покоя властителю Крыши Мира. – Зачем убивать правоверных, честно исполнивших свой долг? В чем подвох?»

Разгадка открылась ему неожиданно и так просто, что Шерхан с трудом поверил самому себе.

Там, на тризне, какой-то хвативший лишнего мальчишка клялся, что один из прилетевших на звездной колеснице именовал себя Нолланом.

«Ну конечно, как же иначе?! Это Ноллан, прародитель зла и коварства, погубил десятки правоверных, – в тот миг подумал он и тут же осекся. – Но ведь тогда получается, что Пророк не вознесся, а был похищен воплощенным исчадием бездны?! И единственный, кто выжил после этого, – Эргез, ныне клянущийся на оружии, что Аттила воссоединился с Отцом Небесным. И вполне может быть, что наместник Лесной страны сам покинул этот свет? Может быть, тот, кто диктует нам свою волю, и есть Ноллан, принявший обличие верного халифа? Кто же теперь наследует власть? Подменыш или коварный изменник?» Эта мысль не давала покоя и заставляла гнать коней, не жалея ни их, ни себя, чтобы поскорее добраться до горных крепостей Крыши Мира. «Кто бы ни был этот негодяй, следует защитить веру от врага рода человеческого! А стало быть, необходимо уничтожить предателя Эргеза!»

В первую ночь после ранения у Тимура начался жар. Должно быть, несмотря на все усилия, заражение попало в кровь. А может, Тиль сопровождал каждый выстрел столь вдохновенным проклятием, что Провидение не смогло удержаться и откликнулось на его мольбы? Однако приготовленный Асимой отвар из листьев и трав унял лихорадку, и, хотя караванщик изрядно ослабел, он уже чувствовал себя лучше. Он мечтал поскорее начать ходить и на привалах прилагал неимоверные усилия в попытках встать на ноги. Лешага, видя это, поощрительно ухмылялся и кивал, отдавая должное силе духа приблудного попутчика. А иногда подходил и садился рядом, чтобы обговорить дальнейший маршрут.

– Горные тропы опасны, – убеждал Тимур. – Конечно, таким воинам, как ты и Бурый, все нипочем, но они, – молодой хозяин каравана указал на Лил и Асиму, – да и чешуйчатый… В тех краях женщины – немалая ценность. Мужчина считается тем сильнее и знатнее, чем больше у него жен и наложниц. Так что без сильной охраны им там лучше не появляться. А уж Марат так и вовсе для всех нас приговор. Горцы люди дикие, ни в Ноллана, ни в единого Бога-Творца, весть о коем принесена была Пророком Аттилой, они не веруют. То есть нет, днем, может, и веруют, а по ночам приносят жертвы своему каменному идолищу длинноухому и духам, обитающим в пещерах и древних лесах.

Духи тоже бывают разные. Одних именуют джиннами, они будто дым, что встает над горной вершиной, речь их – утробный рокот земли, и потоки огненной жижи в ярости извергают они из себя. Есть иные, помельче, но злоба их и коварство не знают предела. В горах и пустынях жили они задолго до человека и потому считают людей чужаками в своих угодьях и готовы на все, чтобы извести пришельцев. Этих духов именуют асурами, и ты прости, о Светлейший Рыцарь, я не хочу сказать ничего худого, но они точь-в‑точь похожи на… – Тимур замолчал и кивнул в сторону драконида, тренирующегося в сторонке, вскидывая к плечу автомат.

– Ты что же, пытаешься меня напугать? – из-под бровей взглянул Лешага.

– Это было бы самое глупое, что я делал в своей жизни. – Караванщик воздел руки к небу. – Кто же может усомниться в твоей храбрости? Но предупрежден – значит, вооружен. Я не отговариваю тебя, лишь стараюсь придумать, как проникнуть на Крышу Мира, не сломав шею себе и ближним.