Отец его, урожденный Петр Авксентьевич Железный, почти всю жизнь работавший кузнецом, по просьбе рай­военкомата занимался с призывниками. Вечерами гото­вил дома конспекты, изучал оружие, в избе лежали гра­наты (без запала, конечно), винтовки, даже пулемет. «Ложись, сын,— командовал он.— Заряжай. Смотри на цель, видишь мушку? Дави на спуск». Силенок у Саши было мало, они спускали курок вместе. Оба были очень довольны.

Воспоминаний военной поры у него много. Первые письма отца. Он предупреждал маму о том, что зима будет трудной, просил обязательно заготовить дрова. Бес­покоился о детях, крепко целовал маленькую Валю, пре­дупреждал Сашу: если не будешь слушать мать, я к тебе не приеду.

Восьмилетний Саша мыл полы, топил печь, готовил еду, вместе с матерью корчевал пни на дрова. Работал до изнеможения, но зато, наверное, ни один сын на свете не был так уверен, что отец вернется.

Эвакуировались они не сразу в глубинку, а переби­рались с места на место. Словно не эвакуировались, а от­ступали — Харьковская область, Сталинград, Саратовская область. Осенью сорок второго плыли по Волге в Камы­шин. Небольшой пассажирский пароходик причалил к пристани в Саратове, стоянка — час. Здесь жила семья брата его отца — Андрея. Мать заскочила к ним: от мужа нет писем… Жена Андрея Лена неопределенно пожала плечами, рассказала об Андрее, что жив, что воюет в танковых частях. И только когда гостья заторопилась уходить, Лена сунула ей в карман газету.

— Андрей с фронта прислал. Только прочти на паро­ходе…

Вновь поплыли мимо осенние волжские берега. Она развернула газету, это была «Правда», и на первой же странице на полях увидела два слова, написанных от руки чернилами: «Смерть брата!» Чей почерк, Андрея? Лихорадочно пробежала глазами страницы, увидела за­метку о героической гибели политрука роты разведчиков Железного.

Антонина Михайловна решила покончить с собой, по­дошла к борту. Смотрела на тяжелую воду. Удерживало сомнение: отчество в заметке было чужое — «Авдеевич». И главное, на узлах сидели, смотрели на нее дети — два ее маленьких, усталых, обтрепанных человечка.

Семья продолжала получать деньги по отцовскому аттестату, это обнадеживало. Антонина Михайловна об­ращалась в военкоматы, в Красный Крест. Отвечали — пропал без вести. Но ведь пропал — не погиб.

Саша ждал отца долго. После войны возвращались фронтовики, в многоголосых дворах пацаны хвастались отцовскими наградами, и он — в одиночестве — вдруг ясно понял: отца больше нет.

Мать показала ему газету. В небольшом донецком селе, читал Саша, комиссар Спартак Авдеевич Железный с горсткой бойцов принял неравный бой…

А при чем здесь Спартак, скажет теперь читатель?

Имя как раз, к сожалению, совпало…

У английского писателя Лоренса Стерна прочел я любопытное размышление о влиянии имени на характер человека, а часто и на судьбу. Человека с именем Иуда, например, говорит автор, сколь бы он ни противился, будет исподволь преследовать тень имени и, в конце кон­цов, в малом или большом скажется на его поступках. Более того, смыть позор поступков — возможно, позор имени — никогда.

Правда, у писателя нет обратных примеров — с именами гениев, мыслителей, героев. Когда не тень, а свет определяет судьбу.

Имя, как и родителей, человек себе не выбирает.

У Железного, надо сказать, имя было хорошее, не опороченное ничьим чужим прошлым.

Но в детстве он прочитал роман «Спартак» и решил имя поменять. Как он ухитрился это сделать — неизвест­но, во всяком случае, в его комсомольском билете в 1925 году вместо Петра появилось имя легендарного гла­диатора.

Что больше всего волнует нас в детстве, в юношестве на страницах прочитанных книг? Хочется, чтобы герой непременно был счастливым победителем. Чтобы герои­ня осталась чистой. Чтобы все подлецы были наказаны, а любая несправедливость отмщена.

Над какими страницами «Спартака» трепетало ма­ленькое сердце? Может быть, над теми, вначале, где гла­диатор, еще раб, сражается на потеху публике на арене Большого цирка — один против четверых — и побеждает; и, побеждая, завоевывая свободу, не убивает, а дарует жизнь последнему побежденному. А может быть, там, где Спартак зовет сражаться и умирать не для потехи, а для завоевания свободы. «Я надеюсь,— говорит воль­нолюбивый фракиец,— сокрушить позорные законы, заставляющие человека склониться перед человеком… Я на­деюсь… увидеть уничтоженным на земле позор рабства. Свободы ищу, свободы жажду, свободу жду и призываю, свободу как для отдельных людей, так и для народов, великих и малых, для сильных и слабых, а вместе со свободой — мир, процветание, справедливость».

Над какими страницами горевал, страдал ребенок? В конце книги? Там, где вождь рабов-повстанцев гибнет в неравном бою?