К вечеру возвратились домой, на тихую, по-деревенски уютную улицу Мира. Пришла из школы Таисия Александровна, села проверять тетради. Долго смотрела отрешенно.

— Володя,— позвала мужа,— ох, Володя, не могу, по­слушай, что у нас в классе-то случилось!.. Встает сегодня Нюра, Семеновых дочь, да ты их знаешь. Встает она, махонькая такая, и знаешь что говорит? Таисия, говорит, Александровна, а война еще когда-нибудь будет? «Когда-нибудь», ты понимаешь?..

Кухарев долго возглавлял комитет ветеранов войны Старой Руссы. «Комитет проводит большую военно-пат­риотическую работу»,— прочел я в книге «Эстафета добрых дел», рассказывающей об истории и жизни города Старая Русса. «За последние годы разыскано 146 участ­ников партизанского движения. Установлено 13 памят­ников, 550 обелисков и 11 скульптур. Ветераны возглав­ляют походы по местам боевой и трудовой славы, высту­пают перед учащимися школ, призывниками, молодежью города».

Когда Владимир Иванович выступал, каждый раз волновался и говорил то ярко и сочно, то вдруг казенно. Он, например, говорил: «Нельзя бросать товарища в беде!» Лозунг, штамп. Но я-то знаю, что стоит за этим. Вспо­минаю больного соседа Михаила Румянцева, его проху­дившийся дом.

Или: «Надо любить дело, а не себя в деле». И я вспо­минаю: в начале тридцатых годов работал он в Карамы­шевской МТС, редактором многотиражной газеты. Ни шрифтов, ни печатной машинки, ни бумаги. И… ни зар­платы. В эмтээсовской смете не предусмотрена была зар­плата. Ехать в Ленинград обратно, выяснять, в чем дело? Некогда было. Работал без зарплаты. Ездил на поднож­ках, а кормился — копал картошку на уже выкопанных участках.

«Надо быть честным»… Было время, когда, в погоне за цифрами, иные закупали масло и сдавали его на масло­завод. Десятки килограммов масла на бумаге переводи­лись в центнеры и тонны молока. Потом это же масло с завода снова поступало в магазины… И так — по кругу. Кухарев, работавший тогда в Мошенском районе, отка­зался от такого обмана.

Еще он часто говорил о дружбе, землячестве, родстве людей. Я вспоминаю, как старорусские пионеры оказались проездом в Москве, Кухарев учился тогда в Высшей партийной школе. Никого из детей он не знал, но услышал: земляки! И все два дня ходил с ними но музеям, вы­ставкам.

Когда он, выступая, предупреждал о том, что от нас всех зависит, будет ли, нет ли война, за всем этим стояло пережитое, личное.

Был он уже в годах, пошаливало здоровье. И вот пригласили его в горвоенкомат сняться с военного учета. Полковник долго жал ему руку, благодарил за все, что он сделал для Родины. Владимир Иванович пошел к дому, на середине пути остановился и… вернулся в военкомат. Встал в дверях — сутулый, седой.

— Давайте погодим,— сказал он полковнику,— время такое… может, я еще пригожусь…

Полковник еще раз пожал ему руку. С военного учета он еще долго не снимался: читал газеты — где-нибудь да неспокойно.

Однажды пошел на охоту, видит — птица, и прямо на него летит. Выстрелил — летит, еще раз выстрелил… Не понял ничего, пока стрекоза на нос не села. Опустил­ся он тогда на мшистый пень и задумался.

На другой же день сам пошел в военкомат сниматься с учета. Он туда потому еще пошел, что сын его, Виктор, заканчивал в тот год военную академию.

Да, Владимира Ивановича уже нет на свете. А снова и снова вспоминают его и соседи на улице Мира, и воен­ком, потому что есть поступки, которые необходимо помнить всю жизнь. Как таблицу умножения. Человек ухо­дит, а поступки остаются.

Виктор, сын, служит в Советской Армии. Подполков­ник. Мне с ним тоже спокойно.

Я вспоминаю тех немногих, одиноких трубачей конца сороковых, под музыку которых люди рождались, жени­лись и умирали. Я вспоминаю их, потому что сегодня снова звучит вечная музыка духового оркестра: на зна­мени Старой Руссы — боевой орден.

Что пожелать городу? Что нужно ему для его славы, для его блага, для его счастья?

Чтобы дети любили свой город так, как любили его их матери и отцы.