Женщина села на край дивна, лицо ее продолжало выражать безразличие.

— Почему вы не рассказали, что муж избивал вас?

Она вздрогнула и взглянула на него. Теперь ее лицо перестало быть маской.

Миша готов был поклясться, что в ее глазах вспыхнула ненависть. Да, именно вот так, по-книжному. Именно вспыхнула! Такое было безразличное выражение лица, а теперь скулы напряглись, глаза сузились. Но всего лишь на мгновенье, в следующую же секунду лицо снова стало равнодушным.

— Это неправда. Кто вам сказал такое?

— Ваша соседка. В той квартире стены очень тонкие, так что отрицать бессмысленно.

Она помолчала. Миша, продолжая писать свой дурацкий протокол, украдкой рассматривал ее. Бывают же такие красавицы… Кожа гладкая, чуть смуглая, брови точно вырезанные, ресницы черные пушистые, а ведь видно, что не накрашенные, губы пухлые розовые. А руки такие, словно она в своей жизни палец о палец не ударила, так и сидела, сложив их на коленях. Но это совершенно безучастное выражение лица, как будто на нее маску алебастровую надели.

— Соседка, — усмехается вяло, — да у нее с головой не все в порядке.

— Вы кого имеете в виду? — поинтересовался Миша.

— Вы знаете кого, — сказала она и отвернулась к окну, — только это никого не касается. Это мое личное дело.

— Уже нет, — сказал Миша, стараясь, чтобы голос звучал строже, — ведь ваша ненависть к мужу может рассматриваться как мотив.

Она снова вяло усмехнулась:

— Никого не нашли? Решили на меня повесить? Если бы я хотела… или могла его убить, я бы сразу убила… В первый же год… Или в первый день.

Теперь усмешка получилась горькой, возле четко очерченных, словно контурным карандашом, губ явно обозначилась морщинка.

«Досталось тебе», — подумал Миша и спросил, не сводя с нее глаз:

— А можно узнать, где вы с ним познакомились?

— А что, это тоже интересует прокуратуру?

— Прокуратуру все интересует.

— Он преподавал в школе, где я училась. Сразу после выпускного он забрал меня, и мы уехали.

— Он был вашим учителем? — удивился Миша.