— Говори, Тами, не тяни — сказала вдруг королева — вслух говори, пожалуйста.

— Да, моя королева — девушка вскинула на Элору отчаянно сверкнувшие глаза. — Я считаю, мы все неправы перед Иваном. И вы тоже, моя королева.

— Вот как? — королева отложила вилочку, взяв салфетку, промокнула губы — В чём же? Не в том ли, что носимся с ним, как дурень с писаной торбой, если использовать термины местных эфемеров? Или в том, что мы с магистром, бросив все дела, выполняем навязанный нам договор? Или в том, что каждую ночь мы с ним входим в контакт с Навью, заметь, не для возвращения из Запределья бессмертного эльфа — для возвращения в этот мир давно погибшей эфемерки?

— Вы неправы, моя королева — Тамиона встала — Я понимаю, вы рискуете, но что с того, если нет подлинного благородства цели? Иван чувствителен к Нави, он слышит Зов, она же его убьёт, неужели я должна говорить это вам? Он каждую ночь кричит, когда вы с магистром входите в контакт с Навью, неужели вы не знаете этого?

— Ничто не даётся даром. Он хотел этого — он получит.

— А дальше? Как он будет жить с навкой дальше?! Он же ничего не смыслит, он же не сможет её удержать, ну как вы все так можете?! Он же во второй раз потеряет её, медленно и мучительно, и погибнет сам! Он отдал нам Ключ, он поверил нам! Где же наша хвалёная справедливость?!

— Хватит! — королева тоже встала во весь свой немалый рост — не кажется ли тебе, что ты забываешься? Позволь тебе напомнить, что я королева эльфов, и заботиться должна об эльфах, и только о них! А что касается его — кивок в сторону Ивана — мы честно выполняем договор, и мы его выполним. Но это не значит, что я обязана опекать его, лелеять и холить всю оставшуюся ему жизнь!

Девушка перевела дух.

— Как хотите, моя королева. Но если вы сегодня же не расскажете ему всё — боюсь, я больше не смогу называть вас «моя королева» — только «Ваше Величество».

— Садись, Иван Семёнович — королева Элора была бледна, громадные изумрудные глаза стали ещё больше. Сегодня королева не была ослепительна — сегодня она была невозможно, невероятно прекрасна той пронзительной печальной красотой, на которую только глянуть — и можно умирать.

Сзади Ивана встал Киннор. Иван уже знал — таков порядок, заведённый в седой древности. Лиц, с которыми охрана могла оставить королеву наедине, можно было пересчитать чуть ли не по пальцам, и Иван, естественно, в этот список не входил.

— Начнём с общего. Скажи, что ты знаешь о душе?

Ну вот, опять. Далась им эта душа… Что он, поп?

— Ничего не знаю — честно признался Иван.

— Плохо — королева смотрела серьёзно — очень плохо. А знаешь ли ты что-либо о Нави?

— Ещё меньше — буркнул Иван.

— Но хоть какие-то представления о воскрешении из мёртвых у тебя имеются?

Иван наморщил лоб.

— Я краем уха слыхал, давно уже, про воскрешение какого-то Лазаря, но что и как, и куда он потом девался — без понятия.

— Ясно. Что ж, тогда слушай. Один ваш соотечественник, эфемер, сказал не так давно: «человек есть душонка, обременённая трупом». Сказано зло, зато точно. Да, и у эфемеров есть индивиды, способные на прозрения. После смерти человек распадается на две этих компоненты — душа отдельно, труп отдельно. Ясно?