Но мы не садимся. Мы пешком. Мы подымаем навстречу финнам свои ладони. Нам очень хочется ехать. Но мы идем. Мы гордые люди. А может быть, мы робкие? Такие мы люди. Все можем, но идем пешком.

Красная, желтая, синяя техника. Американские трактора «Катерпиллеры» и те раскрашены.

Финны протягивают нам сигареты. На пачках написано по-английски, что табак для этих сигарет куплен в Соединенных Штатах. В Хельсинки табачок выдержали нужное время и облагородили его специями. Потом уже отштамповали сигареты.

Финские парни, молоденькие такие, румяные и чистые, гоняют стрелки по шкале приемников — в каждой кабине приемник, — спешат отыскать Москву для нас.

Сами они не знают по-русски. На английские и немецкие слова они тоже не откликаются. Мы не знаем языка народа Суоми. Нам нужно отыскать Южный взрывпункт. Он где-то тут, у дороги. Мы говорим финнам такие слова, как «джеолоджи», «сейсмолоджи», мы рисуем на гравии палатку, делаем ужасные лица, взмахиваем руками, говорим: «Бум!» Мы изображаем взрыв. Финны мотают головами и скалят свой ровные, белые зубы.

И проносятся но дорогам «фиаты», «рено» и «пежо». Рыжеволосые женщины держатся наманикюренными пальчиками за баранки.

На сотни километров кругом ржавеют болота, цветут радуги по ночам, трутся, шуршат о берега воды озер, плешивеют сивые беломошные маковки сопок.

...Начальник Южного взрывпункта Вадим Байбеков благодушествовал за макаронами. Был он дороден, седоголов, уютен и рад гостям. Почитывал между делом и разговором толстую книгу, роман Катаева «За власть Советов». Посетовал, что в геологическом отряде повариха имеется, ничего, черненькая такая...

— Нам бы ее на взрывпункт, — вздохнул Байбеков.

Мы благодушествовали вместе с ним. Кончился наш дрейф на юг. Завтра двигать на север. Снова сто километров по профилю. Снова понтон «Капец», маршруты, камни, мошка́... Мы соскучились но людям, болтали с Байбековым. Слушали, как урчат финские машины...

Радист Миша ладил рацию. Паял, перематывал катушки. Только раз, посреди ночи, отвлекся. Старенький «бенц» приткнулся к обочине против взрывпункта. Миша пошел объясниться с проезжим финном. Финн был в кожаных галифе.

— Я рабочий, — сказал финну Миша. — Ай эм уоркер. Их бин арбайтор. Радист.

— О-о! — сказал финн. — Ме-ка-ник. — Он ткнул себя пальцем в грудь. Они улыбались друг другу. Кажется, поняли все хорошо.

Сладили сообща маленький костер. Финн достал блестящий кофейник, Миша поволок к костру большой лагерный чайник, заварку, сгущенку и папиросы «Красная звезда».

Они долго сидели с финном над костерком и потчевали друг друга, курили, молчали. Лица у обоих спокойные, усталые. Добрые лица.

Я бродил в эту ночь по дороге, спустился к Лотте. Написал прутиком на песке: «Здравствуй, Лотта!»

Через двое суток мы с Саблиным возвратились в наш лагерь, к нашей поварихе Ларисе.

Лариса встретила нас, вышла к нам из палатки:

— Думала, жаль, что вас нет, ушли хорошие люди.