Некоторые авторы приходят в неуемный восторг: «Никогда ни одному государству не приходилось выполнять столь сложную задачу». Но не один из глав государств никогда не совершал вызвавших эту «задачу» просчетов, настолько близких к измене или безумию. Отнюдь не преуменьшая профессионализм вермахта, в частности, его искусство дезинформации, мы перефразируем слова одного немецкого мемуариста: «Не Гитлер выиграл, а Сталин проиграл». Необходимо, например, отдать должное германскому генеральному штабу, организовавшему утечку информации, которая ввела в заблуждение французское руководство относительно направления главного удара вермахта в мае 1940 г. («план Манштейна»). Были и другие успешные операции. Главное же дезинформационное предприятие немцев на Востоке едва ли можно поставить в этот ряд.

Попытка вермахта замаскировать подготовку Восточного похода в СССР — РФ не изучены. К теме обратились зарубежные историки. Так, в главе В. Ветте (ФРГ) книги «Операция Барбаросса» показана особая роль пропаганды в подготовке нападения на СССР. Она должна была сделать так, чтобы советские руководители пребывали в неведении относительно решения Гитлера и конкретных действий вермахта. По мнению Й. Дюлльфера (ФРГ), «недостаточно полная оценка возможных намерений и мероприятий» вермахта со стороны его вероятных противников «оказалась исторически чрезвычайно действенной в развязывании и ведении им второй мировой войны». Наконец, Б. Уэлей (США), изучивший около 70 германских мероприятий по дезинформации РККА, пришел к выводу, что советская разведка располагала вполне достаточными данными и об этой дезинформации, и об истинных намерениях противника[225].

Следовательно, если в конечном счете немцы преуспели, то это не их заслуга, а Сталина и его окружения. На самом деле, ложь Гитлера в его ответе на письмо Сталина была так примитивна. «Фюрер» уверял «вождя» в том, что немецкие войска, изготовившиеся напасть на СССР, «отдыхают» близ границ дружественной державы перед началом операции «Морской лев» (вторжения в Англию) в зоне, недосягаемой для английской авиации. Но эта схема не объясняла многочисленные факты. Почему так много войск «отдыхают» так далеко от объекта своей операции, почему их дислокация от Финляндии до Румынии совпадает с вероятным намерением напасть на СССР, зачем им техника и боеприпасы, почему снаряды выложены на грунт и т. п. Ответ Гитлера мог ввести в заблуждение лишь глупца или того, кто хотел быть обманутым.

Официальная историография на протяжении десятилетий скрывала ответственность командования РККА, военных округов, армий и других объединений и соединений за внезапность. Считалось, что это уронит престиж армии. Но престиж во сто крат больше страдает от лжи и полуправды. На самом деле армия не причастна к преступным просчетам руководства. Она сама в большей своей части стала его жертвой. В литературе была показана несостоятельность попыток немецких генералов-мемуаристов возложить всю ответственность на одного Гитлера. Аналогичная попытка относительно Сталина также неуместна. Должна быть проверена созданная не без участия самих наших мемуаристов версия: во всех просчетах повинны лишь Сталин, Молотов, Ворошилов, Берия, Мехлис. Руководители же НКО, Генерального штаба причастны лишь к победам. Необходимо учитывать, что в 12-томнике о войне ряд важных вопросов изложен в духе воспоминаний Жукова и Василевского, наиболее приближенных к Сталину военных деятелей. Подчас по поводу их действий мы судим по их же собственным оценкам. В связи с реабилитацией сталинизма в 1964–1985 гг. стандартные замечания об ответственности Сталина, а также Тимошенко и Жукова за неверную оценку сроков вероятной агрессии разрешалось оставить лишь в учебнике по истории КПСС под редакцией Пономарева и в немногих изданиях. Выделение среди военных руководителей в первую очередь этих двух фамилий было правильным. Но нельзя лишь этим ограничиваться.

Известно, что все военные, особенно после репрессий 1937–1938 гг., испытывали страх перед Сталиным и его ставленниками в армии. Еще древние говорили, что сказать правду сатрапу — высшая доблесть. Можно ли обвинять человека в том, что он не сумел стать героем? Однако в данном случае на карту было поставлено существование народа, страны, и мы не можем разделить такую мысль: «Трудно винить наркомов, Главный военный совет, когда уже сложился статус «непогрешимого и мудрого вождя». Любое принципиальное несогласие с той или иной концепцией, точкой зрения могло быть расценено как «непонимание», «противопоставление», «политическая незрелость» со всеми вытекающими отсюда последствиями» (Волкогонов)[226]. На самом деле, от того, как поведут себя нарком или даже наркомы, зависела их жизнь. Но все это лишь объясняет их конформизм, характеризует их нравственность, но ни в коей мере не оправдывает их. Все эти люди не могли не знать, что представлял собой фашизм и чем он грозил СССР. В этом свете представляется, по меньшей мере, жалким поведение, в частности, Тимошенко и Жукова. Они располагали неопровержимыми данными о масштабах опасности и фактической незащищенности западной границы, но ограничивались робкими докладами тирану. Представляется слабой аргументация самих приближенных. Жуков, например, ссылается на свою веру в непогрешимость Сталина. Но разве не было еще до 22 июня превеликого конфуза с «военным и политическим гением» Сталина, в частности, во время советско-финской войны?

Опыт Военно-Морского Флота (ВМФ) и некоторой части сухопутных сил показывает, что и в тех же жестоких условиях можно было быть во всеоружии. Многие обстоятельства едва ли могут быть отнесены к компетенции лишь Сталина и Берия, Тимошенко и Жукова. Показательны итоги опроса участников событий, проведенного Генеральным штабом в конце 40-х — первой половины 50-х гг. Большинство руководителей войск не было информировано, например, о наличии плана обороны границы, развертывании войск до начала военных действий. Весьма трудно объяснить также, почему нахождение большой части артиллерии в учебных центрах не было «поводом», а если б они занимали оборонительные позиции, то возник бы «повод»[227].

Возможности, не использованные командирами разных уровней, а значит и их ответственность, остаются в целом не изученными. Но эти проблемы нельзя игнорировать. Рокоссовский показывает, что намерения противника перед 22 июня 1941 г. ложно оценивали не только Сталин, но и руководители НКО, Генерального штаба, ряда военных округов. Я несу свою долю ответственности за то, что лично не доложил Сталину известную мне информацию о готовящемся нападении на СССР, подчеркивал Исаков. Такой пример приводил и маршал авиации А. Силантьев. 19 июня 1941 г. по поручению командующего ВВС Западного особого военного округа командир 43-й истребительной авиационной дивизии Г. Захаров облетел вдоль границы и пришел к непреложному выводу: немцы готовят наступление. Павлов осудил этот поступок. Никто из них нужных мер не принял. Сталинизм как идеология, образ мышления и действий успел к этому времени поразить не только высшее руководство. Характерно, что масштабы катастрофы 22 июня в первое время не представляли не только в Москве, но и в Киеве, Минске, Ленинграде. В донесениях фронтов преобладали сведения о героизме и заверения о том, что противник будет разгромлен[228].

Несет ответственность и руководство ГРУ, в первую очередь Голиков, тем более что этот орган Генерального штаба располагал достоверными сведениями о подлинных намерениях вермахта. Характерно, что ряд работников разведки, рискуя своей жизнью, осмелился пойти против воли начальства, активно выступил против его безответственной позиции. Назовем в первую очередь начальника ГРУ И. Проскурова, расстрелянного по приказу Л. Берии осенью 1941 г., а также В. Новобранца, чудом избежавшего репрессий. Новобранец проанализировал угодную «хозяину» схему расположения германских войск вдоль границы и пришел к выводу, что она лжива. В декабре 1940 г. в нарушение инструкций он отправил в войска, до командиров корпусов включительно, сводку № 8. Она отражала реальную обстановку — Германия готовила нападение на СССР. Однако назначенный в 1940 г. руководитель разведки Голиков дезавуировал этот документ. Новобранец был отстранен от должности. Принципы работы ГРУ были достойны театра абсурда. Докладывая генсеку подлинные сведения, начальник ГРУ здесь же называл их «дезинформацией». Что им руководило? Страх, угодливость, соображения карьеры?

Если бы Красная Армия с имеющимися силами и средствами была заблаговременно приведена в непосредственную боевую готовность, война с самого начала приобрела бы совсем иной ход. Вот вполне реальные факты. Держали оборону в течение недели в районе Измаила, Перемышля, в течение месяца — в Бресте. На северном участке фронта противник начал наступление лишь в самом конце июля. Советские войска получили возможность провести перегруппировку и организованно вступить в бой. Противник был остановлен на границе, ему так никогда и не удалось захватить Мурманск.

О значении и последствиях внезапности есть разумные суждения. Говорят о том, что эти просчеты «обернулись для СССР гигантскими трудностями в 1941 г.» (Поляков). Можно ли последствия такого нападения свести лишь к «трудностям», хотя и «гигантским», ограничить их лишь полугодием? Некоторые авторы обходят этот вопрос молчанием. «Вероломное нападение Германии, — читаем в передовой статье «Военно-исторического журнала», — потребовало коренной перестройки советской экономики, которая была проведена в исключительно сжатые сроки, носила организованный характер и отличалась высокой эффективностью». Другие наивно утверждают, что внезапность сорвала планы укрепления границы. И в этом случае авторы следуют сталинской манере. В речи 9 февраля 1946 г. все провалы в дипломатии и оборонном строительстве, руководстве войной обойдены молчанием. «Вождь» лишь мимоходом пеняет на эвакуацию промышленности, которая «затормозила дело разворота военного производства». Но разве эвакуация не была прямым следствием его грубейших просчетов?

До сих пор многие историки скрывают, что внезапность всегда была подарком противнику. Однако в 1941 г. противник не только захватил инициативу. Он уничтожил в течение нескольких месяцев до 90 процентов войск западных округов, то есть основу кадровой армии. Первыми жертвами внезапности стали миллионы павших на поле боя, оказавшихся в плену. Впрочем, плен также, как правило, означал смерть. Резко изменилось соотношение сил. В отличие от 1812 г. в стране не нашлось полководца, который сумел бы с малыми потерями отвести и спасти армию от разгрома. Не поддающиеся учету усилия народа, затраченные на оборону, во многом были сведены к нулю. Фашисты продолжили осуществление доктрины скоротечных войн. Фактически им передали ключи от осажденной крепости, впустили в страну. С этим непосредственно связаны гигантские потери мирного населения СССР (по нашим подсчетам — около 13 млн.). Страшный каток военных действий два, иногда четыре раза прошел по территории страны. Фашисты начали претворение плана «Ост». Мессершмидт и другие ведущие специалисты квалифицируют поход вермахта против СССР как «войну нового качества», имея в виду ее мировоззренческий характер, использование противоправных способов и форм ведения военных действий и военной оккупации. Автор подчеркивает, что в этом повинны не только Гитлер и другие фашистские лидеры, но и германские генералы, «они знали, на что шли»[229].

Одним из результатов внезапного удара была утрата массы вооружения, боеприпасов. По данным Моисеева, в 1941 г. РККА утратила почти все танки — 20,5 тыс. из 22,6 тыс. Потери к концу 1941 г. в действующей армии в процентном отношении к имевшимся в начале войны составили в стрелковом вооружении — 67, а танках — 91, орудиях и минометах — 90, в боевых самолетах — 90. Во второй половине 1941 г. промышленность смогла восполнить эту потерю в стрелковом вооружении лишь на 30 процентов, в танках — на 27, орудиях и минометах — на 58, самолетах — на 55.

Имеются сведения, конкретизирующие эти обобщения за 1941 г. До середины июля, то есть за первые три недели войны, противник захватил 6,5 тыс. танков, 7 тыс. орудий и минометов, огромное количество горючего и боеприпасов. Только в первый день войны было утрачено около 1200 самолетов, в том числе на Западном фронте 738. Значительная часть вооружения, например, пушек-гаубиц, чьи боевые качества были высоко оценены немецкими специалистами, по приказу Гитлера были приняты на вооружение вермахтом. Военно-техническое превосходство Германии, подчеркнем еще раз, возникло лишь после этих утрат. Дело дошло до того, что по распоряжению Ворошилова, командовавшего Ленинградским фронтом, в городе начали производить пики, кинжалы, сабли. Это распоряжение вскоре было отменено Сталиным.

Одним из непосредственных последствий внезапности и отхода Красной Армии были гигантские экономические потери СССР. Об этом создают некоторое представление следующие данные. Стали в 1940 г. выплавлялось 18,3 млн. т, в 1941 — 17,9, в 1942 — 8,1, а в 1945 г. 12,3 млн. Автомобилей производилось в предвоенный год 145,4 тыс., в 1942 — 35,0, а в 1945 — 74,7 тыс. Во время войны было разрушено 1710 городов и поселков, свыше 6 млн. зданий, 31 850 промышленных предприятий. Выведены из строя заводы, которые выплавляли до войны около 60 % стали[230]. Вследствие утраты большой части промышленности в европейской части СССР результаты индустриализации были использованы в войне далеко не полностью. В эти годы электроэнергии страна производила лишь на уровне 1937 г., добывала угля, нефти, выплавляла стали, чугуна на уровне примерно 1933–1935 гг. Просчет в оценке намерений противника отбросил экономику страны назад. Здесь и нужно искать то историческое время, которого будто бы не хватило. Нужны ли были сверхтемпы для проведения индустриализации «любой ценой», которые обычно сталинисты оправдывают интересами обороны?

Официальная историография сосредоточивает внимание на успешном перебазировании производительных сил, игнорируя теневые стороны. Однако удалось перевезти очень небольшую часть предприятий, эвакуация обошлась обществу очень дорого. Она была настоящим бедствием миллионов людей, вызванным исключительно внезапностью нападения и отступлением РККА.

Наконец, внезапность позволила агрессорам реализовать старый принцип милитаристов «война кормит войну». Именно на это рассчитывали фашисты. За счет реквизиции в СССР вермахт в 1941 г. удовлетворял свои потребности в муке на 86 %, мясе — 68, картофеле — 100, жирах — 50, сахаре — 40, кормах на 50 %. Для нужд вермахта и империи изымалось:

Результатом, главным образом, внезапности было голодание основной массы советских людей на протяжении всех военных и первых послевоенных лет. Официальная историография скрывает этот факт с помощью незамысловатых приемов вроде тезиса о «добровольных лишениях» колхозников. По мнению В. Москоффа (Англия), автора книги «Горький хлеб. Продовольственное снабжение в СССР во время второй мировой войны», большинство советских граждан жили в это время «на грани жизни и смерти». Этот ученый с полным основанием полагает, что прямые и более отдаленные последствия такого полуголодного существования еще не изучены. «Советские руководители во время войны пришли к выводу, — считает автор предисловия к этой книге Дж. Хазард, — что население (в другом варианте: «дисциплинированный народ». — Авт.) может вынести любые невзгоды[231].

Патриотический порыв в СССР, который получил широкое освещение в литературе, был лишь одной стороной ситуации, сложившейся под влиянием агрессии и поражений РККА. Характерны в этом отношении недавно введенные в научный оборот документы из секретных архивных фондов. В эти месяцы, особенно в октябре 1941 г. даже в Москве участились проявления антисоветизма и антисемитизма, растерянность руководства и обывателей, панические настроения. Показательно, что некоторые современные заблуждения живо перекликаются с высказываниями лета — осени 1941 г.: «Гитлер русским ничего не сделает, только будет бить евреев»; «для меня все равно, что Гитлер, что Советская власть»; «скоро всех коммунистов перевешают, Советской власти будет конец». Была распространена ложная оценка фашизма и его целей в Восточной Европе: «Война идет между нашим и немецким правительством, а народ с обеих сторон воюет по принуждению»; «в Москве надо поступить так же, как поступили во Франции, открыть ворота и впустить немцев. Правительству будет плохо, пусть оно и спасается»; «немцы не так жестоки, как говорят об этом». Документы отражают также слухи об «измене» Тимошенко, Павлова, даже самого Сталина. Тезис о Павлове мог быть инспирирован Сталиным. Нельзя считать источником многих из приведенных суждений лишь фашистскую пропаганду. Сами военные события приводили людей по меньшей мере к антиправительственным выводам. Память одного из авторов этих строк сохранила гневные слова молодой учительницы из г. Новохоперска, где формировался 1110-й полк 329-й стрелковой дивизии: «Где ваши обещания воевать на чужой территории, немцы вот-вот возьмут Воронеж?»

Последствия нападения не ограничиваются 1941 г., как пытаются представить. Такое начало войны лихорадило народ вплоть до мая 1945 г. Необходимо в принципе отвергнуть тезис приказа НКО от 23 февраля 1942 г. о том, что «момент внезапности и неожиданности, как резерв немецко-фашистских войск, израсходован полностью», что судьба войны теперь будет решаться «постоянно действующими факторами: прочность тыла, моральный дух армии, количество и качество дивизий, вооружение армии, организаторские способности начальствующего состава армии». По Сталину, «стоило исчезнуть в арсенале немцев моменту внезапности, чтобы немецко-фашистская армия оказалась перед катастрофой» (ситуацию «перед катастрофой» он без особого труда обнаружит и после Курской битвы). Заметим вскользь, что из числа этих «постоянных факторов» войны доморощенный стратег вычеркнул пространство и время, хотя их признание является аксиомой военной науки. Чем это объяснить? Может быть, тем, что времени до и в период войны Сталину постоянно и остро не хватало, а огромное пространство страны много раз решительно компенсировало грубейшие просчеты «вождя».

Кстати, «момент» внезапности — не частный ли случай фактора времени? Не время ли и пространство уступил Сталин Гитлеру 22 июня?