Решения Съезда народных депутатов СССР, казалось бы, должны были положить конец сталинской фальсификации пактов. Тем не менее этого не произошло. Авторы публикаций в «Военно-историческом журнале» утверждают, что договоры с Германией полностью соответствовали международному праву и нравственным нормам. По мнению В. Прибылова, любое соглашение нужно оценивать в зависимости от того, насколько оно обеспечивает интересы данного государства. Но это же закон джунглей. А как быть с интересами мирового сообщества?
Значение советско-германских договоров нарочито преувеличивается, их влияние трактуется расширительно. Пишут о «зеленом свете», который будто бы был открыт войне. Но ошибочно полагать, что пакт сделал возможной или хотя бы ускорил ее. Опубликованный в западной литературе материал показывает, что нападение на Польшу не позднее 1 сентября было назначено задолго до пакта и независимо от него. Решение было принято после предоставления британских гарантий Польше, которым, помня Мюнхен, Гитлер не придавал значения. Тем более СССР не имел отношения к агрессиям, предшествовавшим мировой войне. В зарубежной литературе подчеркивают не только прямые аннексионистские намерения, но и выгодную политическую конъюнктуру (неслыханный успех Гитлера в Мюнхене, военное отставание западных держав), и предкризисное состояние германской экономики, выход из которого фашистские лидеры видели лишь в войне. Пакт был лишь одним из благоприятных внешних условий. Согласно ему РККА в момент германско-польской войны «стояла с ружьем у ноги». В этом отношении ее позиция ничем не отличалась от позиции Англии, хотя та и обещала Польше помощь. Пакт имел отношение скорее не к генезису войны, а к ее ходу. Так, он явно ослаблял позиции Англии и Франции в их конфронтации с Германией. Но он ничуть не обострил западноевропейских противоречий, породивших войну, к которым СССР не имел отношения. Побудительным мотивом вступления Англии и Франции в войну был не пакт, а нападение Германии на Польшу. Можно допустить, что при отсутствии пакта вступление западных держав в войну было бы еще более вероятным.
Какая сторона могла извлечь и действительно извлекла больше выгод из пактов? Проблема не изучена, можно высказать лишь несколько общих соображений. Пакт, несомненно, принес большую пользу Германии[206]. К сказанному можно добавить опубликованные в ФРГ сведения о советских поставках Германии в 1939–1941 гг. Однако необходимо учитывать, каково место экспорта в германской военной экономике этих лет, какова доля СССР в германском экспорте; соотнести поставки советские Германии, немецкие — СССР. Разумеется, советские поставки, по оценке Ч. Мадайчика (Польша), улучшили экономику Германии, хотя главным ее поставщиком оставалась Юго-Восточная Европа. Не в полной мере учитывают все это, например, М. Геллер и А. Некрич. Не бывает компромиссов без теневых сторон. Однако пакт укреплял и положение СССР. Обострились отношения внутри фашистского блока. Но пакт ослабил и единство антифашистских сил. Этот баланс еще нужно изучать. Пакт улучшил отношения СССР с Японией, в какой-то мере он способствовал заключению аналогичного договора с нашим восточным соседом. Хотя, естественно, нельзя утверждать, что путь к взаимопониманию с ним лежал только через такой пакт.
Положительным было воссоединение с СССР западных областей Украины и Белоруссии. Но был ли пакт лучшим путем к восстановлению исторической справедливости на западных границах СССР? Расширилось стратегическое предполье СССР в возможной войне с Германией. Ограничивалась сфера фашистской агрессии, по крайней мере, в данный момент. Но пакт притупил бдительность Сталина и его советников, что привело к колоссальным потерям. При безответственном руководстве овладение новыми территориями отвлекло внимание, силы и средства от укрепления старой границы. Пакт не спас СССР от нападения, хуже того, он позволил Гитлеру свободно выбирать выгодный для него момент агрессии. Пакт предоставлял СССР время для укрепления обороны. Но то же самое получала и Германия в интересах своей агрессии. И этот баланс нужно изучать. Со времен войны продолжают оперировать тезисом: если б вермахт начал свой поход не от Бреста, а от Минска (старая граница), то Москва не устояла бы. Целесообразно изучить другую альтернативу: можно ли было вообще не отступать, тем более до Москвы. Разве РККА была обречена на это? Не проще ли было бы укрепить имеющуюся территорию, чем с сомнительным успехом пытаться покрывать грубейшие просчеты за счет присоединения новых территорий?
Не выдерживают критики попытки историков из РАН вдохнуть жизнь в старые версии: «Ход истории полностью оправдал заключение правительством СССР пакта о ненападении с Германией. Этот пакт сорвал планы и расчеты политиков Англии и Франции. СССР завоевал передышку на 22 месяца для подготовки к неизбежному нападению нацистов» (Г. Севостьянов). «Именно через 39-й год мы пришли к 45-му» (Ю. Поляков)[207]. В единой связи с пактом 23 августа пытаются искусственно рассматривать историю от контрреволюционного переворота на рубеже 20—30-х гг. до падения берлинской стены в 1989 г. Эта тенденциозность паразитирует на сталинской фальсификации пакта. До сих пор недостаточная изученность темы используется противниками Союза советских республик и их социалистического выбора. Далеко не одними пактами обусловлено воссоединение с Украиной и Белоруссией их западных областей. Сомнительно напрямую связывать эти договоры и воссоединение с СССР Латвии, Литвы, Эстонии, их современный политический и юридический статус. Отнюдь не сбрасывая со счетов преступления сталинизма против их населения, нужно признать, однако, что их буржуазные правящие круги, осуществляя выход из России в 1918 г. в условиях германской оккупации, не в большей степени учитывали мнение своих народов, чем в 1940 г., выполняя ультиматумы Молотова. Существуют две крайние точки зрения — традиционная и не менее односторонняя — нынешних сепаратистов. Под флагом народности они сбрасывают со счетов столетия совместной жизни народов России — СССР. Сказанное относится и к воссоединению Бессарабии. До сих пор трактовка этих проблем была крайне идеологизирована, предстоит их научное исследование, свободное от политических амбиций.
Однако в свете всего сказанного пакт — явление, по меньшей мере, не однозначное. Как могут ученые прибегать к таким категоричным суждениям: «полностью», «неизбежный»? Какие «расчеты сорвал» пакт? Разве фашистский блок не напал на СССР? Рискованно, если не глупо, выводить напрямую из пакта 1939 г. то победу 1945-го, то поражения 1941-го. Если б не дурные политики, честный пакт о нейтралитете принес бы СССР большую пользу. Грубейшие просчеты дипломатии, как и стратегии, великий народ оплатил великой ценой. Источник победы — не «в 1939 году», а в силе народной.
В заключении СССР пактов с Германией в 1939 г. отразились все основные черты дипломатии Сталина. В известном смысле пакты явились вершиной в ее развитии предвоенных лет. Серьезное охлаждение в отношениях к СССР большинства стран мира, в первую очередь его будущих союзников по военной коалиции, произошло главным образом вследствие односторонней прогерманской ориентации. Если не все, то многие действия СССР на международной арене по существу были подчинены интересам укрепления «дружбы» с Германией. Новый курс оказывал сильное влияние и на внутреннюю политику в целом, в особенности на оборонное строительство. Оно проходило в эти годы под знаком «очищения от шпионов, убийц и вредителей вроде Якира, Тухачевского» (Сталин) со всеми его губительными последствиями, а также преступных заблуждений, связанных с пактами.
Утрата возможностей предотвратить вторую мировую войну, особенно нападение фашистского блока на СССР в значительной, может быть, в решающей степени связана с массовыми политическими убийствами, организованными Сталиным и его сообщниками в 30-е гг. История этих репрессий, направленных главным образом против кадровых работников партии, Советов, промышленности, РККА, еще не написана. Некоторые историки занимают объективистские позиции. Для М. Кирьяна остается еще вопрос, «были бы меньшими наши потери, окажись в живых, на своих постах расстрелянные маршалы, командармы, комдивы?» Пытаются смягчить тона, скрыть суть дела, называют «всеармейской трагедией» массовое политическое убийство. Вывод о дальновидности Сталина, который будто бы очистил страну от «предательства», пытаются обосновать, ссылаясь на материалы, инспирированные в свое время самим Сталиным.
Среди историков нет единого мнения о числе репрессированных и, в частности, казненных военнослужащих РККА. По данным Института истории СССР АН СССР, в 1937–1938 гг. были убиты свыше 40 тыс. военнослужащих[208], в их числе примерно половина кадровых командиров, до 80 процентов высшего командного состава. Ликвидировали преимущественно тех, кто был умнее и грамотнее, кто выступал за прогрессивные методы боевых действий, скорейшее оснащение армии, авиации и флота новейшей техникой. Некоторые из них хорошо знали вероятного противника — Германию, ее военное строительство, руководство вермахтом, знали это из первых рук, по совместной деятельности с немецкими специалистами в СССР и Германии. Тем или иным способом были изгнаны из армии бывшие офицеры и генералы царской службы, вступившие в РККА в первые годы революции. Им была обязана Красная Армия многими своими победами. Это началось еще на рубеже 20—30-х гг. По мнению Ю. Перечнева, руководящие работники с минимальным военным образованием, некоторые вообще его не имеющие, назначенные не по знаниям, а по партийной принадлежности, не выдерживали конкуренции со «спецами». Часто отсутствие знаний сопровождалось открытой враждебностью к «бывшим».
Ряд авторов, например, Раш, пытается стереть различие между двумя школами военных, приравнять Тухачевского к Ворошилову. В действительности борьба двух концепций развития Вооруженных Сил вышла далеко за пределы войск и их штабов. Актуальные вопросы этой борьбы находили отражение в прессе, материалах съездов ВКП(б). Нет сомнений в том, что одной из причин убийства Тухачевского и других маршалов было соперничество Буденного и других «кавалеристов» (так называли сторонников сохранения конницы в качестве главных подвижных войск сухопутных сил, в противоположность бронетанковым войскам). В новой армии не нашлось бы места убежденным носителям консервативных традиций. Ворошилов, в первую очередь, хорошо понимал это. Вне этих соображений едва ли правомерно рассматривать его беззаветное сотрудничество со Сталиным в ликвидации лучших руководителей армии. Полуграмотный и не стремившийся к образованию соучастник многих сталинских преступлений еще в годы гражданской войны, гонитель военных специалистов, разрушитель армии накануне второй мировой войны, несостоявшийся полководец 1941–1945 гг. Как ни странно, миф о «железном наркоме» живет и поныне. Отметим, в частности, выдержанную по существу в хвалебном тоне статью Хорева. Не удержался автор статьи и от самых грубых приемов. Так, обещание «бить врага на его территории» Хорев считает выполненным — Красная Армия взяла Берлин. О выжженной врагом советской земле, о десятках миллионов, погибших на длинном пути к «чужой территории», автор не вспоминает.
Какова причина этих злодеяний? Несомненно, это — сталинизм, не только в карательных органах, но и в самой армии, в том числе в ГЛАВПУ РККА[209]. По этому поводу Гитлер говорил приближенным: страна не будет убивать своих офицеров, если она собирается воевать. Это — позиция противника. Но страну могли вынудить воевать, сказали бы мы. Вокруг нее то здесь, то там вспыхивали очаги войны, об опасности которой «вождь» так упорно твердил в течение многих лет, а армию обезглавливают. Это граничит или с безумием, или с государственной изменой. Допустим на минуту, что произошла роковая ошибка, Сталина люди типа Ежова, Берии, Мехлиса дезинформировали о масштабах «заговора», что нашлись «услужливые дураки», которые перестарались и которые «опаснее врага». Но и в этом случае он был бы главным виновником — есть ошибки, которые равносильны тягчайшим преступлениям.
Однако в данном случае деспот едва ли заблуждался. Кампания была всесторонне продумана, спланирована, отрепетирована. Он был вдохновителем и теоретиком, организатором и непосредственным руководителем этой кампании, затеянной во имя укрепления его собственной тирании. Бросается в глаза не только безнравственность, но и явная нецелесообразность таких дел. Все это можно объяснить ограниченностью интеллекта Сталина. Очень часто он оказывался не в состоянии охватить в целом явление, его возникновение, развитие, последствия; видел в насилии, если не единственный, то главный метод управления. Напомним давние (1918) конфликты Сталина и его подручных с командирами Красной Армии как раз на почве военной непрофессиональности первых. Уже в то время, хотя и в меньших масштабах, они пытались решить эти проблемы путем расстрелов. В 30-е гг. они были также лично заинтересованы в устранении людей, которые из первых рук знали их «полководческую деятельность» в годы гражданской войны и современную фальсификацию.
Диктатор стремился связать общим кровавым делом свое окружение. Списки лиц, подлежащих уничтожению, подписывали, кроме него, члены Политбюро, убийство одних маршалов осуществлялось руками других. Сам он, как правило, оставался «чистым». Подобные меры не были безуспешными. Кое-кто из них до сих пор верит в непорочность «вождя». Это обстоятельство нисколько не преуменьшает ответственности других лиц, в первую очередь наркома обороны. Он принимал непосредственное участие в арестах. Он вызывал тех или иных военачальников на совещания, предлагая им ехать в Москву непременно поездом. Так были арестованы, будучи оторванными от своих войск, Уборевич, Якир. Других из центрального аппарата нарком отправлял к новому месту службы. Так поступили с Тухачевским. Егоров был вызван в Москву и через некоторое время бесследно исчез.
На промышленность, в первую очередь, оборонную обрушились не менее чудовищные репрессии, чем на армию. Были подвергнуты преследованиям сотни тысяч работников. В решающие предвоенные годы (1937–1941) сильно замедлилось развитее экономики в целом, наметилось отставание в производстве важных видов боевой техники. По вине Сталина и его советников, в частности Берии, была остановлена разработка ракет среднего и дальнего радиуса действия. С большим опозданием началась работа над созданием атомной бомбы.
Воздействие ударов, нанесенных по обороне, еще не изучено. Сейчас можно высказать лишь некоторые соображения. С утратой своих лучших полководцев, способных мыслить самостоятельно, армия потеряла нечто большее, чем принято думать. Всепослушание воцарилось вокруг Сталина в решающие месяцы перед нападением на СССР. Маршалы и генералы уподобились новобранцам, сатрапы убрали достойных, а оставшимся показали, что их ожидает в случае, если они вспомнят о своем гражданском долге и достоинстве. Что могли знать о новых должностных обязанностях, о военной политике и стратегии огромного государства вновь назначенные на высшие военные посты Тимошенко и Жуков с их ничтожным общим образованием? Вознесенные на военный Олимп волей Сталина, не имея необходимого «веса» и в высшем руководстве, они слепо верили каждому слбву «вождя», даже тогда, когда его решения грубо противоречили действительности. Итак, сверху донизу: лейтенанты повели батальоны, капитаны — полки. Лукавит Филатов, утверждая, что не репрессии, а переход от милиционной системы к кадровой вызвал резкий рост армии и нехватку командиров.
Репрессии крайне отрицательно повлияли на подготовку обороны и ведение самой войны. «Если бы не разгром военных кадров, — утверждал А. Горбатов, — мы немца не то что до Волги, до Днепра бы не допустили». «Без тридцать седьмого года, — по мнению А. Василевского, — возможно, не было бы вообще войны в сорок первом году». Расчет здесь весьма прост. Хорошего командира, полководца особенно, нельзя подготовить за несколько лет. К. Ворошилов, С. Буденный, С. Тимошенко, Г. Кулик быстро проявили свою неспособность. То же произошло с частью новых выдвиженцев. Победители вермахта пришли в Берлин через поражения 1941–1942 гг.
Симонов писал: к началу войны «армия оказалась не только в самом трудном периоде незаконченного перевооружения, но и в не менее трудном периоде незаконченного восстановления моральных ценностей». Репрессии неизбежно усиливали в армии атмосферу недоверия, а среди командиров — привычку чутко прислушиваться к мнению начальства, лакировку, безгласность. Они сковывали инициативу, без которой немыслимы ни боеспособная армия, ни успешные действия. К концу 30-х гг. в РККА сильно упала дисциплина, резко снизился уровень демократии, прекратились дискуссии в области военной науки. Усиливалась ненадежность собственного положения командиров. Наметился их определенный открыв от красноармейцев. Необходимо напомнить также включение в воинские уставы весьма жестоких положений, согласно которым командир должен был применять для восстановления порядка «силу и оружие». Армии лишь в определенной степени удалось восполнить эти утраты. Они, однако, не могли не сказаться резко отрицательно на ее состоянии, особенно в первые месяцы войны.
Военными историками не изучено, в какой степени повлияли на Вооруженные Силы бюрократизация, дегуманизация, деинтеллектуализация, свойственные сталинизму. Нет вразумительного ответа и на вопрос о том, был ли у Сталина и его советников вообще какой-либо конструктивный план военного строительства, развития Вооруженных Сил, армейских и флотских партийных организаций. Не ясно также, что из серьезного военно-теоретического наследия репрессированных было принято Сталиным, Ворошиловым и другими из окружения «вождя». Были ли они вообще вооружены тем, что называется военной доктриной. Прав Э. Топич (ФРГ), полагающий, что предвоенная стратегия СССР автоматически и бездумно переносила тезис о «превосходстве социалистической системы перед капиталистической» на военное дело[210]. На основе комчванства возникли лозунги «вести военные действия на территории врага», «ответить тройным ударом на удар поджигательной войны», ставка на революционный взрыв в тылу агрессора вследствие крайней слабости и скорого краха капитализма, на «легкую победу малой кровью».
После уничтожения подлинных полководцев и военных теоретиков и объявления «враждебным» их творческого наследия на месте былой доктрины Красной Армии, созданной М. Фрунзе, М. Тухачевским и другими известными деятелями, очевидно, остались лишь некие обрывки знаний и псевдонаучные суждения дилетантов от военного дела. По существу эти положения сомкнулись с весьма примитивной пропагандой. Приведем цитату из передовой «Правды» (1938. 3 июля) «Героические женщины героического народа»: «На всесоюзном совещании жен командного и начальствующего состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии бывшая батрачка, жена летчика и сама летчица П. Осипенко говорила: «В будущей войне, если на нас нападут, если нам придется столкнуться с противником, господство в воздухе будет за нами. Мы будем бить врага на его территории, как бы он ни был многочислен, где бы ни появлялся и откуда бы он ни наступал! И если потребует страна, если потребует партия и правительство, наши женщины вместе с мужьями, вместе со всей Рабоче-Крестьянской Красной Армией, под руководством нашего славного, любимого руководителя первого маршала Клима Ворошилова дадут должный отпор».
В борьбе двух направлений военно-теоретической мыли прогрессивное направление было сильно подорвано. Возобладало экстенсивное военное строительство, хотя передовые военная, военно-техническая мысль и практика не были полностью подавлены. Это обстоятельство сыграет большую роль в последующем развитии событий. Суть противоборства идей и их носителей чутко выявилась еще на XVII съезде ВКП(б) в критической речи Тухачевского и хвастливой — Ворошилова. «Необходимо… раз и навсегда покончить с вредительскими «теориями» о замене лошади машиной, об «отмирании» лошади… красная кавалерия по-прежнему является победоносной и сокрушающей вооруженной силой и может решать задачи на всех боевых фронтах».