Классики военной теории и историографии придавали большое значение выбору главковерха. «В руках полководца, — подчеркивал эрц-герцог Карл, — находится спасение или гибель отечества. Он часто должен принимать решения, от которых зависит судьба миллионов людей». Жомини считал, что выбор полководца «заслуживает всяческой заботы мудрого правительства». «Самое главное, — писал автор, — состоит в том, чтобы выбрать главнокомандующего, который был бы одновременно сведущ и в политике, и в военном искусстве». «Если искусство главнокомандующего, — считал Жомини, — есть одно из главнейших средств для достижения победы, то легко понять, что выбор главнокомандующего является одним из самых сложных вопросов науки управления и одной из важнейших частей военной политики государства.
К несчастью, этот выбор подвержен столь многим мелочным страстям, что случайность, старшинство, фаворитизм, партийная интрига, соперничество влияют на назначение главнокомандующего не меньше, чем интересы общества и справедливость». Заметим вскользь, что в СССР — РФ проблемы выбора «верховных» никогда не существовало и не существует. «Первое лицо», качества которого никогда сомнению не подлежали, автоматически назначало себя на эту должность. «Когда сам государь чувствует в себе способности и гений Фридриха, Петра Великого или Наполеона, — продолжает Жомини, — он не должен передавать руководство армиями своим генералам». «При равных достоинствах и удаче монарх-полководец всегда имеет преимущества над полководцем, который не является одновременно и главой государства». Монарх «располагает всеми средствами государства», «властью награждать, миловать и наказывать». Но если он не имеет военного дарования, да еще обладает слабым характером, легко поддается влияниям, его присутствие в армии «лишь откроет арену для всякого рода интриг». Командующий под его руководством генерал будет стеснен. Жомини допускает (на опыте Пруссии 1813 г.) возможность назначения во главе действующей армии своеобразного триумвирата из трех генералов. «Недостаток военного образования государя», что «слишком часто имеет место», «необходимо заменить мудрыми и предусмотрительными учреждениями, во главе которых, безусловно, надо поставить хорошую систему генерального штаба, хорошую систему пополнения, комплектования армии и национальных резервов». Жомини допускал, что командующим будет «опытный человек, одаренный большим характером и испытанной энергией». Тогда должность начальника штаба необходимо «доверять хорошему стратегу». «Объединение двух людей, одаренных этими различными качествами, может при отсутствии первоклассного полководца обеспечить вождение армии и самые блестящие успехи».
На основе этих мыслей Жомини Свечин (1926) выдвинул концепцию «интегрального полководца». «При современных условиях усложнившегося руководства войной, — писал он, — трудно мыслить совмещение в одном лице требуемой политической, экономической и стратегической компетенции». Даже при монархии полководец — это коллектив. В 1870 г. таким был триумвират: монарх Вильгельм I, политик Бисмарк, стратег Мольтке. По нашему мнению, эту концепцию в принципе подтвердили сверхцентрализация и другой отрицательный опыт Великой Отечественной войны. «Войну ведет, — продолжает Свечин, — верховная власть государства; слишком важны и ответственны решения, которые должно принимать руководство войной, чтобы было можно доверить его какому-либо агенту исполнительной власти». «Стратег-главнокомандующий представляет лишь часть руководства войной; очень важные решения принимаются иногда помимо него, иногда вопреки ему». «Командующий в современных условиях войны должен опираться на целый коллектив отборных помощников». Свечин имеет в виду генеральный штаб.
Вопрос о некомпетентности Сталина и его окружения, так резко проявившейся во время войны, нельзя рассматривать вне предыстории. Эта некомпетентность — результат общего упадка культуры при сталинизме. Тезис А. Денисова о «деградации духовной культуры родом из Октября» не может быть принят. Эта деградация придет позднее — с контрреволюционным переворотом. Революцию же возглавляли в первую очередь высокообразованные интеллигенты. Недоучки типа Сталина, Кагановича, Ворошилова захватят первые роли на рубеже 20—30-х гг. Пренебрежение к интеллигентам, умственному труду, знанию, профессионализму будет обязательной составной частью сталинской «генеральной линии»[238]. Репрессии против «бывших» означали одновременно изъятие из общественной жизни наиболее образованной части населения. Резко изменится состав высших эшелонов власти. Станет типичным «руководитель широкого профиля» — «специалист» одновременно по музыке и истории, тяжелой промышленности, транспорту и военной технике. Будет повседневным замещение должностей ученых и дипломатов несостоявшимися партийными, советскими и комсомольскими работниками. Такими же кадрами постоянно пополнялись политаппарат РККА, карательные органы. «Главный советский дипломат» Молотов в опубликованных недавно воспоминаниях не скрывает своей профессиональной неподготовленности. Поспешная подготовка выдвиженцев лишь отчасти возмещала убыль. Новые специалисты, как правило, получали высшее образование, не имея среднего.
Сталин и его окружение формировали совершенно новый слой общества, ему был свойствен воинствующий дилетантизм. Советским сановникам было чуждо требование Ленина: «Надо же научиться ценить науку, отвергать коммунистическое чванство дилетантов и бюрократов, надо же научиться работать систематично, используя свой же опыт, свою же практику»[239]. Все сказанное помогает понять, с какой легкостью Сталин и его люди шли, в частности, на уничтожение десятков тысяч военных специалистов. Их примитивное мышление не позволяло понять, что современного специалиста нельзя подготовить мгновенно даже «по приказу». «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой», — утверждали авторы популярной песни.
Корни низкой компетентности военно-политического руководства были ясны Вернадскому. В своем дневнике ученый писал 16 октября 1941 г.: «Резкое изменение настроений о войне. Ясно для всех проявляется слабость вождей нашей армии и реально считаются с возможностью взятия Москвы и разгрома…» 2 ноября 1941 г.: «Крупные неудачи нашей власти — результат ослабления ее культурности: средний уровень коммунистов — и морально, и интеллектуально — ниже среднего уровня беспартийных». Он сильно понизился в последние годы — арестованы, сосланы, казнены «лучшие люди партии, делавшие революцию, и лучшие люди страны». И далее. «Это оказалось очень ярко уже в первых столкновениях — в финляндской войне и сейчас сказывается катастрофически»[240].
Сталин, его военные и политические советники с их догматическим мышлением перенесли из времен своей молодости, выражаясь словами Ленина, «старую партизанщину». Большинство делегатов VIII съезда РКП(б) в 1919 г. осудило методы так называемой оппозиции. Ленин, обращаясь к Ворошилову, говорил: «…может быть, нам не пришлось бы отдавать эти 60 000, если бы там (на Царицынском фронте. —
Как и во многих других случаях, сыграла роль инспирированная самим же Сталиным пропаганда. Судя по всему, он вскоре сам поверил, что во время гражданской войны и иностранной военной интервенции «непосредственно руководил массами и организация победы находилась в руках величайшего пролетарского полководца и стратега революции товарища Сталина». Разумеется, Сталин имел определенное отношение к военному делу. Но его путь в должности члена военных советов фронтов, мягко выражаясь, не был ровным. Достаточно напомнить громкие конфликты на Южном и Юго-Западном фронтах. Показательно и то, что причину этих конфликтов составляло именно его комчванство и пренебрежение к военной профессии. Можно предположить, что непомерное тщеславие объясняло известный его интерес к военному делу в последующие годы. При абсолютной власти и самомнении он без труда поверил и, главное, убедил других в своих безграничных знаниях и способностях. Военное дело не было единственной областью, в которой Сталин чувствовал себя в родной стихии. Его немощные опусы в политической экономии, языкознании, литературоведении, киноискусстве, философии, попытки поучать специалистов из других областей науки и техники заставляют полагать, что в целом знания Сталина не были основаны на современном образовании.
Некомпетентность как признак сталинизма ярко проявлялась в области военной техники, тем более что ее результаты сказались весьма быстро. Напомним, например, что состоявшее почти целиком из полуобразованных людей Политбюро по сложившейся при Сталине практике решало судьбы новейших образцов вооружения. По свидетельству Ванникова, в соответствии с двадцатилетней давности личными впечатлениями Сталина было принято бездарное решение о производстве безнадежно устаревшей пушки, как и неудачных дисков финских пистолетов-пулеметов, хотя специалисты возражали против этого. Примерно такое же мнение разделяет другой руководитель оборонной индустрии В. Новиков. Показательна позиция Сталина в военно-морском строительстве. Он не понимал целесообразности подводных лодок, торпедных катеров, эсминцев, морской авиации. Они обеспечивали надежную защиту наших морей, их строительство было под силу нашей экономике. Сталин же делал упор на корабли большого водоизмещения — крейсеры и линкоры. Здесь, несомненно, проявлялась свойственная его авторитаризму гигантомания, но отнюдь не здравый смысл.
Некомпетентность Сталина в сочетании с репрессиями нанесла не только прямой, но и косвенный ущерб. На много лет было задержано, например, внедрение ряда научно-технических достижений, поскольку к ним имели то или иное отношение деятели, объявленные «врагами». Такая судьба постигла систему ПВО, ракетное вооружение. Некомпетентность проявилась также в том, что «полководцы хозяйственного фронта» (так называет апологетическая литература ряд членов Политбюро) имели самое отдаленное представление о предмете своего кураторства. Среди них наиболее одиозно выглядит Берия, ничего не понимавший в науке, но «руководивший» созданием ядерного оружия. Сам Сталин уже во время войны вопреки возражениям Шахурина заставил снять фронтовой бомбардировщик ТУ-2 с производства на единственном заводе, где тот изготовлялся. Ванников высказал удивление, как в этих условиях удавалось производить первоклассную технику. Представляется, что, как и на поле боя, это удавалось лишь огромной ценой. Напомним, с каким трудом преодолевали бесчисленные бюрократические барьеры прославленные впоследствии танк Т-34, штурмовики ИЛ-2, «Катюши». Нельзя забывать и невнимание властей к ракетному и ядерному оружию, инфракрасному оборудованию, кумулятивным снарядам.
Пороки руководства официальная историография длительное время пыталась скрыть за высокопарными рассуждениями о великой победе, роли СССР в разгроме фашизма. Исследование было искусственно подменено несколькими мифами. Главный из них — тезис о Сталине как «великом стратеге». Доводы в его пользу и поныне весьма примитивны. Ссылаются на его посты — председателя ГКО и Верховного Главнокомандующего. Но разве роль любых должностных лиц не бывает разной: ничтожной и громадной, отрицательной и положительной? Недавно в прессе промелькнула мысль: Сталин «фигура колоссальная», о нем могут судить лишь колоссы. Естественно, П. Проскурин, автор этой фразы, волен решать, писать ли ему о Сталине. Но следует ли призывать прекратить критику сталинизма в ожидании новых Толстых и Достоевских? Общество, в такой мере пострадавшее от сталинизма, не может, естественно, довольствоваться различными ложными представлениями, каких бы «фигур» они не касались.
Некоторые авторы в подтверждение мифа о «великом стратеге» используют пропагандистские стереотипы военных лет. Таков реально существовавший призыв «За Родину, за Сталина!» Но может ли он вообще служить в качестве довода? С точки зрения научной и идейно-политической этот призыв весьма уязвим. Вспомним аналогичные патриархальные девизы «За веру, царя и отечество!», «За фюрера, народ и отечество!», относящиеся совершенно к другим социально-политическим режимам и другим войнам. Эти девизы не определялись достоинствами самодержца. Пишут о том, что «народ верил в Сталина». Но даже самая сильная и искренняя вера никогда не может стать научным аргументом. Кроме того, кто исследовал, какая часть фронтовиков, защищавших Родину, думала о Сталине, был ли этот призыв подлинно народным. Не принимал ли кое-кто из фронтовиков за действительного Сталина его крайне искаженный автопортрет? Р. Казакова называет этот сугубо официальный лозунг «солдатским». Представляются верными другие суждения. Характерно описание совершенно неподготовленного боя 350-й стрелковой дивизии в декабре 1941 г. в районе Сели-жарова: «Винтовки не стреляли (с них не была снята заводская смазка.
В литературе встречаются близкие к былой пропаганде рассуждения Стаднюка (о «гениальном уме» Сталина), Громыко (о его «сильном интеллекте»). Они во многом обусловлены кругозором самих авторов. Противоположную точку зрения разделял Хрущев: Сталин управлял войной по глобусу. Это не верно, если принимать фразу в буквальном смысле. Но недалеко от истины, если вспомнить, какой ценой была достигнута победа. Крупнейшие советские специалисты по истории войны Павленко и Самсонов, адмирал Кузнецов отвергали тезис о «великом полководце». Волкогонов, как правило, лавировал. В интервью «Комсомольской правде» (1991. 22 июня) он скрыл свое мнение за рассуждениями о «полноте власти», которой обладал Сталин, и отсутствии таковой у Жукова, об «удобной позиции» Сталина: принимать или отвергать чужие проекты, присваивать себе удачи, провалы списывать на подчиненных. Тем не менее автор принимает версию, представленную в «Воспоминаниях и размышлениях» Жукова: после Сталинграда Сталин «стал неплохо разбираться в стратегии», оставаясь профаном в оперативном искусстве и тактике. Альтернатива Волкогонова — кто был бы лучшим «верховным» — всесильный Сталин или лишенный прав Жуков — некорректна. Почему выбор так ограничен: Сталин и Жуков? И главное. История знает случаи, когда наиболее авторитетные лица в государстве (Ленин в 1918–1922, Рузвельт в 1941–1945 гг.), сохраняя за собой общее руководство, не вмешивались, однако, непосредственно в управление военными действиями, предоставляя необходимые права военным.
Никто в СССР накануне или в начале войны не обсуждал вопрос о военном руководстве. Сталин фактически сам назначил себя «верховным». Это объяснялось его характером и исключительным местом в иерархии. Не было речи о целесообразности. Были реальности: его всевластие и его убеждение в собственной незаменимости. «Военным я стал в силу необходимости», — скажет Сталин впоследствии Стассену. Эту мысль повторяет от своего имени Волкогонов. Но был ли Сталин «военным» вообще, была ли такая «необходимость»? Эта фраза подтверждает иное: беспредельное тщеславие Сталина. Он начал с присвоения своего имени Царицыну и многим другим городам, кончил присвоением себе звание генералиссимуса. Он пренебрег даже тем, что среди ста лиц, носивших это звания, было немало одиозных или опереточных фигур. Сталин был сильно неравнодушен к подобной мишуре. Все это лишь объясняет, почему он назвал себя полководцем, но не отвечает на вопрос, был ли он полководцем.
Нельзя отрицать участие Сталина в разгроме агрессоров, его незаурядные организаторские способности, громадное влияние на самых различных людей, без чего немыслим руководитель такого масштаба. Но кто изучал его реальный личный вклад в обеспечение победы, в развитие военного дела, военной теории? Под влиянием пропаганды тех лет кое-кто до сих пор утверждает, что «Сталин осуществил индустриализацию». Но почему один Сталин, и ценой каких материальных затрат и даже людских жертв? Понятие «великая победа» отнюдь не обязательно предопределяет наличие «великих полководцев». Победа СССР в 1945 г. была поистине великой, но лишь вследствие ее всемирно-исторического значения и подвига его народов. Но «великих полководцев», тем более одного «великого полководца» не было. Потому что ни в одной стране, участвовавшей во второй мировой войне, кроме СССР, народ и армия не были поставлены своими лидерами в такие жестокие условия.
Сталин по профессиональным и личным качествам не был и не мог быть полководцем, тем более великим. Он не обладал общей и специальной культурой, необходимой крупному военному руководителю[242]. Он не имел глубокого ума, умения и желания постоянно учиться, что было особенно важно в 30—40-е гг., когда военное дело бурно развивалось. Он не отличался принципиальностью и порядочностью. К нему относились со страхом, но не с доверием. Чтобы назваться «великим», нужно, по крайней мере, превзойти противника. В чем же Сталин превзошел его? Год с лишним бездарных провалов и жестоких поражений. Затем два с половиной года по-прежнему кровопролитных операций, имевших результатом скорее вытеснение, но не уничтожение или пленение противника. Что можно записать в актив Сталина, если даже допустить, что все победы советских войск были плодами его «военного гения»? Катастрофу вермахта на Волге? Наибольшее достижение советских войск — операцию «Багратион»? Но нечто подобное было в 1941 г. и в активе немцев.
Дело стратега — победить в войне. Но ни один из них не заслужил еще славы, если цена победы была непомерна. Недаром ставшие нарицательными слова «пиррова победа» пережили тысячелетия. Сохранить максимум жизней не только своих, но и противника — это не только нравственная задача. Люди — главное достояние нации. Это было недоступно пониманию Сталина. Полные сведения о безвозвратных потерях Красной Армии до сих пор не известны. На их фальсификации, в частности, держалась ложная слава.
С негибким умом Сталина несовместимо реформаторство, без чего немыслим полководец. У него не хватало умения и желания постоянно изучать противника. Как верно свидетельствовал Воронов, Сталин не мог правильно оценить масштабы войны, резервы противника и поэтому постоянно предсказывал скорое поражение противника. На формирование Сталина как военного руководителя оказал сильное влияние его собственный опыт 30-х гг. Так, принцип «любой ценой», составивший одну из основ его военного руководства, провозглашен был им задолго до войны и сохранил влияние до сих пор[243]. Характерно, что принципы «отстаивать каждую пядь советской земли», «драться до последней капли крови» были сформулированы уже в директиве СНК СССР и ЦК ВКП(б) 29 июня 1941 г. Это неумное требование, повлекшее миллионные жертвы, также проистекало из предшествующего опыта и склада ума Сталина, в частности, из повышенного внимания к деталям, важного для управляющего домами, но не главнокомандующего. Отсюда — приказы об отвоевании деревушек, высоток, запрете тактических и оперативных отступлений, стремление всегда и везде наступать во что бы то ни стало. Сталину, как и Гитлеру, были свойственны пренебрежение к противнику, преувеличение возможностей своих армий, подавление инициативы подчиненных. Это обстоятельство отражено в воспоминаниях Г. Гудериана и других генералов вермахта. Среди сходных принципов руководства войной они отмечают «ни шагу назад».
Некоторые ветераны, познавшие военное дело лишь на опыте 1941–1945 гг., продолжают считать эти принципы единственно приемлемыми: «война есть война». Они не могут понять, что такой способ воевать был порожден чрезвычайными условиями, возникшими вследствие внезапного нападения, общей некомпетентности руководства. Сталину удавалось придавать системе респектабельный вид, особенно в глазах подчиненных, завороженных его блеском и страхом перед ним. «Умным и хитрым» считал его и Гитлер. По свидетельству Исакова, не зная предмета, Сталин мог спровоцировать столкновение мнений с тем, чтобы потом принять решение в соответствии с одним из них. Нередко руководствовался он своими догмами или соображениями престижа. Ряд мемуаристов отмечает его стремление «ознаменовать победами» тот или иной из праздников. Нужно ли говорить, как далеки такие решения от военной науки и какие потери они влекли за собой?
Разумеется, нельзя полагать, что ему был совершенно чужд здравый смысл, что в его действиях догма всегда побеждала холодный расчет. Так, он в ходе войны вопреки своим застарелым симпатиям заставил себя «расстаться» с безграмотными кавалеристами Ворошиловым и Буденным. Они были сняты с первых постов, хотя и поставлены на вторые. Сталин не только в пропагандистских своих выступлениях и приказах военных лет произносил подчас слова против дилетантства. 27 мая 1942 г. в записке С. Тимошенко, Н. Хрущеву, И. Баграмяну он писал: «Не пора ли вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы? Воевать надо не числом, а умением». Но в целом это осталось благим пожеланием. К концу войны положение улучшится, но далеко не кардинальным образом.