22. Харги

Айына очнулась от тихого возгласа и, открыв глаза, увидела, что она сидит за круглым столом сандалы посередине комнаты их балагана. Горящая на столе лучина, мерцая и колеблясь, скудно освещала окружающую темноту. Она не сразу разглядела в дальнем углу чью-то приткнувшуюся на край топчана-орона согбенную фигуру. Голос был до боли знакомый, и, в волнении приглядевшись, она по едва видимым очертаниям узнала свою мать.

– Айыына, – она опять позвала ее.

– Ийэ! Мама! – воскликнула изумленная Айыына, и в порыве хотела вскочить, но вдруг почувствовала, что что-то держит её за заведённые за спину руки. В полумраке, она не видела лица матери, но разглядела, как та вдруг грустно покачала головой.

– Айыына! – она опять услышала грустный голос матери, прозвучавший как полустон, на выдохе.

Она опять дёрнулась, но что-то крепкое с силой впилось ей в запястья рук. Она, задрав голову назад, попыталась разглядеть, что мешает её рукам, и с ужасом увидела тонкую змею, плотным кольцом обвившую её запястья. Покачивая своей копьеобразной головой, змея, встретившись взглядом с девушкой, высунула раздвоенный язык и зашипела. Айыына, дёрнувшись в ужасе, хотела закричать, но вдруг обнаружила что её рот также стянут чем-то узким и мокрым. Она попыталась вскочить, но заметила, что и ноги её обвиты змеями. Вдруг змеи исчезли, и почудившийся ей сонный морок сгинул. На миг очнувшись, она дернулась, но явственно ощутила как что-то все так же крепко держит ее. Она почувствовала холод, и открыв глаза, обнаружила вокруг себя полумрак. Часто моргая и пытаясь полностью очнутся, она мотнула головой и, всё же придя в себя, огляделась вокруг. На мгновение Айыына ощутила, как липкий холодок безумия легким ветерком прошёлся по её вискам. Нет! Не может быть! Это сон! Она не может быть здесь! С полумрака холодных стен пещеры, освещаемых всполохами горящего невдалеке костра, на неё смотрели мертвые головы. Она снова находилась в пещере шитолицых, привязанная к тому же столбу. Дрожа от охватившего её тело ужаса, она тихо завыла и бессильно сползла по столбу вниз.

Сознание, то исчезая, то вновь возвращаясь, в один из промежутков заставило Айыыну застонать от боли в руках и очнуться. Дым ел глаза, и они слезились. У нее закружилась голова – а казалось, что кружится пещера. Свет от костра плясал на стенах, и мертвые головы словно ожив, шевелились. Инстинктивно подавшись назад и ослабив натянувшуюся веревку, она почувствовала, как боль в запястьях отступила. Прижавшись спиной к столбу, к которому она была привязана, Айыына попробовала размять затёкшие руки. Сквозь приоткрытые веки она разглядела на фоне горящего костра чью-то согбенную фигуру. Эчиней, а это был он, почувствовав, что девушка пришла в себя, медленно оглянулся. Айыына, окончательно придя в сознание, разглядела за всполохами костра старика и лежащую перед ним на помосте человеческую фигуру. Приглядевшись, она заметила, что лежавший был одет в праздничный наряд северных народов. Украшенный бисером треугольник нагрудника, с причудливым, цветным орнаментом, так же украшенные унты из ровдуги, и оружие – пальма с луком и стрелами. Она узнала в нем Хонгу и с ужасом вздрогнула: ей показалось что он не мертв, а спит. Эчиней, посмотрев на Айыыну невидящим взглядом, отвернулся и, протянув руку к умершему, поправил лежащую на нем пальму. Застыв на некоторое время в задумчивости, он вдруг, прерывая редкий треск сучьев горящего костра, начал свою хриплую, неторопливую речь:

– Когда-то я тоже жил у берегов Великой Эбэ. И не всегда был таким стариком. Я тоже был молод и полон сил. Как вы оба сейчас.

Айыына, незаметно оглядевшись, заметила Бэркэ. Он был без сознания и лежал на земле с привязанными к столбу руками, заведёнными за спину.

– Я много где побывал, много что испытал в нашем срединном мире, – продолжил рассказ Эчинэй, погрузившись в свои думы. – Однажды, оставшись один и спасаясь от враждебных людей, я встретил в лесу девушку из местного племени. Хоть я и был для них чужак, их род принял меня. Прошло время, и я женился на ней. Да, она была из необычного племени… – Эчиней погрузившись в воспоминания, улыбнулся. – Совсем необычного, не такого, какие я видел ранее… Всё мне тогда казалось в диковинку. Но я любил её, а она любила меня. А любовь меняет человека. Закрывает ему глаза на некоторые вещи… Что раньше считались для него табу – запретом, через который ему не перешагнуть. Потом у нас родился сын. Не сын, – дар, посланный духами. Сын, о котором мечтает каждый отец. Каждый день мы с женой не могли нарадоваться, глядя, как он растёт. Природа дала ему все, что она может дать мальчику его лет: силу, ловкость, быстроту. Я не видел других детей, которые могли бы сравниться с ним…

Айыына, в тишине слушая Эчинея, заметила, что Бэркэ пришёл в себя и со стоном зашевелился. Он поднял голову, и они встретились взглядами. Эчиней, предавшись воспоминаниям, с воодушевлением продолжал свой рассказ:

– Таким был наш сын… Ему суждено было возглавить наше племя. Прошло время, и он стал мне опорой. Охотником, каких ещё не видела эта земля. Его лук не знал промаха. Его пальма была быстра как ветер. Его сила и ловкость были удивительны. Никто среди его сверстников, не мог одолеть его ни в беге, ни в борьбе. Это было славное время… Однажды, в одну из зим, высшие духи этого мира из-за каких-то прегрешений людей послали нам испытание. Испытание, которое обошлось нам слишком дорого: в лесу пропала вся живность – птицы, звери, все исчезло. Наступил голод, которого многие из нашего рода не пережили. Каждый день мы уходили в лес, чтобы добыть пропитание, но возвращались ни с чем. Силы наши таяли, ряды наши редели. Моя жена тоже покинула нас. Осталось меньше половины племени. Эта была самая холодная зима, которую я помню… Деревья трескались от мороза, и наше дыханье с трудом находило воздух. Мужчины уходили в лес и через некоторое время их находили замерзшими, уснувшими вечным сном от голода и бессилия. Каждый день я молился духам послать нам удачу в охоте, но мои мольбы были тщетны. Духи отвернулись от нас. Мой сын, мой мальчик – я держал его иссохшее тело на своих руках и не чувствовал его веса. В один из дней я положил его бесчувственного на шкуры и вышел. Я сам к тому времени еле передвигал ноги и был тот ещё доходяга… – Эчиней хрипло рассмеялся. Всполохи костра осветили его сморщенное лицо, с горящим блеском глаз. – Я понимал, что конец мой близок. Я решил пойти в лес и идти до тех пор, пока не добуду дичи. Хоть маленькой птахи. А если не добуду, – то и возвращаться нет смысла. Я приготовился покинуть этот мир, как и те, что ушли до меня. Лечь на снег и уснуть, чтобы не проснуться. В этом нет ничего мучительного – это легкая смерть. «Значит, так решили духи», – с такой мыслью я покинул порог моего тордоха. Ни зверя, ни птицы я не встретил. И почти смирился с этим. Я брёл по лесу, и с каждым шагом надежда, что я найду пропитание, таяла… Я приготовился умереть, и был готов к этому. Одна только мысль о моем мальчике, не давала покоя… Но вдруг, я встретил двух людей. Это были охотники другого племени. Они были такие же, как и я, – Эчиней вновь хрипло рассмеялся, – такие же доходяги. Кожа и кости. Их самих шатало от голода. Они кинули мне две обглоданные кости от давно съеденного оленя. Кинули и ушли. Я, схватил эти кости, но на них не было и клочка мяса. Я заплакал и спросил духов, обратившись к небу: – В чем моя вина?! В чем вина моего сына? Маленького мальчика… Если я в чем-то согрешил, то вины моего сына нет! За что он обречен на смерть?!. И тут, на меня нашло озарение! Я понял… Эти двое охотников, именно в этот день, именно в этом месте, были посланы мне! Как испытание…

Айыына заметила, что потухшие было глаза старика внезапно сверкнули каким-то хитрым и злобным блеском. Эчиней в возбуждении приподнялся и вскинул руки к потолку пещеры. Его длинная тень заплясала на стенах.

– Я понял, чего хотят от меня духи! Я слышал все старые рассказы о нравах приютившего меня племени! О да! Я знал историю рода моей жены! Мой сын! В нем текла их кровь! Его предки были не простыми охотниками! О, нет! К тому времени я уже знал о нравах и обычаях моих новых родственников. И знал на что они охотились в трудные времена. Они были охотниками на людей. – Эчиней обернулся, и с торжествующей улыбкой оглядел Айыыну и Бэркэ. – И я должен был сделать так, чтобы мой род не угас! Да! Именно я! Я оказался в том лесу! Духи послали испытание мне! И я прошёл его! Я пошёл по следу этих охотников. И убил их. Колебался ли я? Нет! Я убил их хладнокровно! И рука моя не дрогнула. Мой род был спасён, – Эчиней вдруг поднявшись, с безумными глазами приблизился к задрожавшей от ужаса Айыыне. – Я добыл мясо! Я спас своих людей и своего сына! Ты спросишь, легко ли мне было есть это мясо? О, нет! Нет! Нелегко! Совсем не легко! – Эчиней хрипло рассмеялся. – Я плакал и ел! Давился! Слезы текли по моему лицу. Но потом я увидел, как открылись глаза моего сына! Моего ребёнка! О, конечно, он ничего не понимал тогда… Он был ещё мал. Его щеки порозовели, и он улыбнулся мне! Жизнь возвращалась в его худое тело. Он забеспокоился, увидев моё заплаканное лицо. «Почему отец плачет?» – читалось в его глазах. Мой сын, моя радость, моя гордость… – Эчиней замолчал, но словно очнувшись, продолжил: – И вот теперь он лежит здесь. Мой сын… Лежит и не шевелится…

Он склонившись над Айыыной, поднял её дрожащее лицо за подбородок и взглянул ей в глаза. Мутная рябь в глубине его зрачков и бегающие без остановки глаза повергли её в ужас. Его голос задрожал в сдерживаемой ярости.

– Скажи, почему он лежит? Мой сын. Тело его холодно… Почему он не обнимет своего старика? Не спросит, как дорога, по которой он пришёл? Не болят ли его кости? Ответь? – его тихий голос перешёл в шёпот. Айыына зажмурилась от страха.