Последний этап был еще километра два. И пока мы его преодолели, я раза три позавидовал верблюду, отдыхавшему на дороге.

У берега озера мы встретили старичка, который сматывал удочки.

— Как улов? — спросила Наташа.

Старичок хитро подмигнул ей:

— Клюет — закиду не дает.

— И много поймали?

— А рыбин тридцать есть, а то и более, либо я их считал?

— А где же они? — поинтересовалась Наташа, отыскивая глазами садок, кукан или просто мешок с рыбой.

— А вона, в котелке…

Старик забрал свой прокопченный котелок с помятой дужкой, в котором плескались три окунька, оставил нам пачку соли и, кряхтя, прилаживая за спиной котомку, пробормотал:

— Эхма! Эдак-то всю жизнь: пешком, шажком, бережком — и все с пустым мешком.

Мы ловили до тех пор, пока не стемнело. Мы поймали на уху. Я поймал сазанчика и леща. Сазанчик был чуть-чуть поменьше леща, а лещ был чуть-чуть побольше сазанчика.

Наташа выудила трех окуней, которых назвала сержантами, а одного, размером с того, что плавал у старичка в котелке, она бросила обратно в озеро, заметив при этом: «Допризывников не берем!»

Пока варилась уха, я наблюдал за Наташей. Она делала все быстро и ловко. Так умеют все делать старые солдаты, которых ловкости учит нужда. Она повесила котел, собирала хворост, умело выбирая только сушняк, чистила рыбу и картошку и приговаривала:

— Мужчины, следите за огнем в очаге.

Я уже знал, что военного зовут Степаном Степановичем, что он действительно генерал в отставке. Я успел убедиться, что его дочь отлично плавает и умеет ловить рыбу.

После ухи я полез в рюкзак за пачкой чая. Но Наташа поморщила нос:

— В полевых условиях мы завариваем только иван-чай.

После чая я изрек:

— Во! Нет лучше отдыха после обеда!