Мэдисон задыхается.

— Ты не можешь убить полгорода.

Я смотрю на нее.

— Что я тебе говорил об этом слове?

Она смотрит на меня.

— Тебе может не нравиться это слово, но это правда. Тебя бы посадили на всю жизнь.

Как сильно она меня недооценивает.

— У меня талант выходить сухим из воды, Мэдисон. Тебя это удивляет?

Она прикусила губу.

— Теперь, когда я знаю, чем ты занимался до того, как стал священником, — нет. — Она наклоняет голову. — Ты забываешь, что я из того же поганого мира, что и ты.

— Твои родители, они будут искать тебя? — спрашиваю я.

В ее красивых голубых глазах появляется грусть. — Нет. Им все равно, что со мной будет.

— Ты уверена? — Я сжимаю ее руку. — Ты их дочь.

— В день свадьбы с Эриком знаешь, что сказала моя мама, когда я сказала ей, что не хочу выходить за него замуж?

— Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала: "Хорошо. Теперь ты его проблема". Как будто я была не более чем обузой, которую нужно было передать по наследству, — отвечает Мэдисон, ее голос захлебывается от болезненных воспоминаний. — Нет, Данте, они не будут искать меня. Им наплевать.

Ее слова повисают в машине, напоминая о жестоком мире, из которого мы оба родом.

О преступном мире я узнал с раннего детства, когда увидел, как моих родителей застрелили в возрасте семи лет, потому что отец был связан с преступным миром, а потом меня засунули в приют и я сбежал, чтобы жить на улице. По крайней мере, мы оба нашли в себе силы покинуть эту жизнь. Вместе мы чувствуем, что свобода для нас возможна.

Я крепче сжимаю ее руку, безмолвно поклявшись оградить ее от этого мира настолько, насколько это возможно.

— Пойдем позавтракаем, хорошо? — Я включаю двигатель и перевожу машину в режим "драйв". Мы отъезжаем от церкви, оставляя позади осуждающие взгляды.

Мэдисон слегка кивает, вытирая остатки слез. Пока я везу нас к центру города, новый день освещает машину мягким, теплым светом. Это новое начало в нашей хаотичной жизни, момент спокойствия среди бури.