Книги
Союз освобождения
При всей своей решительности один вопрос Плеве никогда не стал бы обсуждать. По его мнению, в России, по крайней мере в данный момент, должно было сохраняться самодержавие. С точки зрения Плеве, эта историческая форма правления обеспечивала стабильность всех правовых и социальных институтов в стране. Необходимый диалог с представителями общественности должен был строиться, в том числе, на идее незыблемости самодержавия. В январе 1903 года в разговоре с председателем Харьковской губернской земской управы министр заметил: «У „нас“ теперь очень заняты вопросом о расширении сфер деятельности земств… Но вот в чем дело. Вот демаркационная линия (проводит линию по столу): с одного бока — самодержавие, с другой стороны — самоуправление. Сумеют ли земцы удержаться от искушения переступить эту линию». В ялтинском разговоре с Витте он весьма четко определил свою «диалектику власти»: в России правительство — демиург, творец истории, оно ведет за собой народ — так было и так останется впредь. В силу этих причин вопрос о социальной поддержке режима, о которой говорил Витте, Плеве, в сущности, не интересовал.
В рамках этой мировоззренческой схемы самодержавие вполне совместимо и с широким распространением самоуправления, и с законосовещательными представительными учреждениями. Кроме того, сама возможность проведения значительной (в сущности, политической) реформы при минимальном изменении действовавшего законодательства привлекала опытного чиновника. Модель преобразований, предложенная Плеве, предполагала следование традициям бюрократического законотворчества, когда существенные изменения должны происходить исподволь, незаметно, как будто «вкрадываясь» в имеющиеся законы и положения. Новое следовало надстраивать над старым, не отменяя, а лишь поправляя его.
Проекты Плеве в значительной своей части не были реализованы. По мнению С. Е. Крыжановского, они и не могли состояться. Плеве в воспоминаниях Крыжановского представляется отвлеченным (и не слишком симпатичным) «мечтателем», бравшимся за большие реформы, но совершенно не знавшим, как их реализовать на практике. В этом виделось проявление особого бюрократического стиля реформаторской деятельности, сказывавшегося и прежде, и впоследствии. В России начала XX века конкурировали различные проекты преобразования страны, в основе которых лежали конфликтные по отношению друг к другу идеологические построения. Сторонники конституции, Земского собора, восточной деспотии, демократической республики или же анархии имели в виду свою будущую Россию, альтернативную существующей. Проект же В. К. Плеве имел свои качественные отличия. Он был не идеологическим, а технологическим. Он предполагал существенные преобразования в рамках действовавшей системы. Эти особенности тем более важны, что оттеняют диссонансы проекта в политическом развитии России того времени. В XIX веке произошла институционализация управления, которое стало более профессиональным и технологичным. Вместе с тем институционализации власти не случилось, она оставалась сугубо персонифицированной. Плеве предлагал «забыть» о власти, решая имевшиеся проблемы управления. Эта позиция министра помимо его воли становилась своего рода провокацией. Она возбуждала напрасные надежды, мобилизовывала даже «благонамеренную» часть общества — и в итоге приносила ничтожные результаты. Взбудораженная публика подвергалась новым репрессиям и в итоге становилась все менее «благонамеренной».
Нужды деревни
Перед правительственной политикой рубежа столетий стояли две взаимоисключающие задачи: сохранить преемственность по отношению к предыдущему курсу и в то же самое время отвечать на новые вызовы времени, которые затронули и Россию, и мир вокруг. Россия конца XIX века пережила драматические изменения и в экономической, и в социальной, и даже в бытовой сфере. Благодаря стремительной индустриализации появились и новые отрасли экономики, и новые социальные страты. Разрастались города, менялся их внешний облик. Все это прямо и опосредованно оказывало влияние на жизнь деревни: на цены на хлеб и на землю, а как следствие — и на быт всех, кто так или иначе был связан с земледелием.
Земельный, рабочий, национальный и другие вопросы вставали во весь рост и подразумевали необходимость принципиального решения. В бюрократических кругах не боялись такого подхода. Проблема заключалась в том, что один сюжет «цеплял» другой, одно преобразование подразумевало следующее. И все вопросы правительственной политики так или иначе стягивались в один: о будущем существовавшего политического режима. Его перспективы оценивались пессимистически всеми: и социалистами, и либералами, и даже консерваторами. При этом в высшей бюрократии политическая повестка была невозможной. Это не значит, что ее не было, это значит только то, что она была своего рода «фигурой умолчания». О ней практически не говорили, но всегда имели в виду. 9 октября 1904 года издатель газеты «Право» И. В. Гессен объяснялся с начальником Главного управления по делам печати Н. А. Зверевым, который проводил нехитрую мысль: «Вы можете писать, что Вам угодно, критиковать существующие порядки, как Вам угодно, но только не о конституции».
Но не говорить о ней не получалось…
14 января 1902 года на Министерство внутренних дел была возложена обязанность пересмотреть законодательство, регламентировавшее жизнь крестьянства. С. Ю. Витте, отстаивавший интересы собственного ведомства — Министерства финансов, не собирался выпускать это дело из своих рук. 22 января 1902 года под председательством самого Витте было образовано сельскохозяйственное совещание, получившее характер надведомственного учреждения. Оно было названо Особым совещанием о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Министр финансов рассчитывал быстро и окончательно разрешить вопросы, волновавшие сельскую Россию. Конечно, он бы опередил МВД во главе с его руководителем Д. С. Сипягиным. Однако случилось непредвиденное: Сипягин был убит. Новый министр — Плеве — был настроен решительнее и делиться сферой своих прерогатив с министром финансов не собирался.
Чиновник Министерства финансов Е. Дементьев писал И. Х. Озерову в 1902 году:
Назначение Плеве для нас было ударом; наше Министерство не знает, как к нему подступиться и положительно боится его, а Ковалевский, в частности, ненавидит его и боится вдвойне (из довольно компетентного источника я слышал, что Плеве считает его не государственным деятелем, а «государственным шарлатаном»). Какой политики будет держаться Плеве, никто не знает и даже сплетен по этому поводу мало. Ясно одно: он слишком умен, тактичен и осторожен, чтобы ограничиться одними репрессалиями и прать на рожон, как Сипягин. Не подлежит сомнению, что он даст нечто положительное. Очень и очень многие думают, что он переведет фабричную инспекцию к себе. А наш несомненно ее отдаст (знаю это положительно), ибо ему надоело, да и вредно для его положения ссориться с Министерством внутренних дел из-за инспекции, когда ему по более серьезным причинам надо быть с ним в дружбе. Но пока Плеве флага еще не выкинул, а потому все вопросы и дела отложены, говорится откровенно, «до выяснения, какое займет положение Плеве».
Желая сохранить инициативу в своих руках, Витте перевел работу совещания на качественно новый уровень, инициировал создание местных сельскохозяйственных комитетов. Причем, к удивлению многих, комитетам была предоставлена возможность коснуться «вопросов общего правопорядка и общего управления, поскольку таковые отражаются на сельском хозяйстве и местной жизни вообще».
Обосновывая необходимость подобных совещаний, Витте говорил с Плеве буквально словами земцев:
в данном случае, никакими репрессиями и мерами полицейского воздействия (Витте особенно упирал на это слово) ничего достигнуть нельзя. Движение гораздо глубже чем думают. Невозможно думать, что движение, ныне наблюдаемое в обществе, создано сельскохозяйственными комитетами. Корни его в нашем прошлом, ближайшее в реформах Александра II. Здание перестроено, а купол остался нетронутым. Отсюда понятно стремление к увенчанию здания. Понятно желание свобод, самоуправлений, участия общества в законодательстве и управлении. Нельзя не опасаться, что если Правительство, тем или иным способом, не даст выхода этому чувству легальными путями, оно пробьется наружу другим способом. Поэтому Правительство не только должно пойти навстречу движению, но должно, по возможности, встать во главе его, овладев им… Невозможно, в настоящее время, не считаться с общественным мнением; Правительству необходимо опереться на образованные классы.
Этот подход обеспечивал Витте стратегическое преимущество. Во-первых, комитеты могли рассматривать самый широкий круг вопросов. Эти же проблемы выносились и на петербургское совещание под председательством Витте, который только и имел право снимать их с обсуждения. Во-вторых, проект, впоследствии подготовленный Министерством внутренних дел, также следовало обсуждать «на местах». Он должен был поступить к тем же самым лицам, которые уже обсудили, в сущности, те же вопросы, но в сельскохозяйственных совещаниях. Таким образом, Витте с неизбежностью опережал своего конкурента. Наконец, министр финансов рассчитывал обрести популярность в земских кругах и прилагал к этому определенные усилия.
Общественность должна была этим воспользоваться, сыграть на ведомственных противоречиях. Князь П. Д. Долгоруков отмечал: они носят не случайный, а системный характер: «Тут-то и высказалась вся неурядица, вся анархия нашего бюрократического строя, о которой говорилось еще в первом номере „Освобождения“».
Петр Долгоруков вспоминал земский съезд на квартире у Д. Н. Шипова 23–25 мая 1902 года, где обсуждалась в том числе и работа в будущих комитетах. Говорили до поздней ночи. Значительное большинство высказались за участие в работе местных комитетов.
При том было решено на таких экстренных и краткосрочных комитетах не стоит останавливаться на тактической стороне вопросов об экономическом подъеме страны, а следует затронуть более общие вопросы, непосредственно могущие ему содействовать, что и является вполне возможным благодаря толкованию задач местных комитетов председателем Особого совещания.
Иными словами, первоочередной должна была стать политическая повестка: положение и полномочия органов местного самоуправления, правовой статус крестьянства.
В итоге план сработал. Было создано 82 губернских, 536 уездных и окружных комитетов. К работе были привлечены более 12 тысяч человек, в основном деятели местного самоуправления. Отсутствие скорых результатов разочаровывало. Местная администрация ставила препоны трудам местных комитетов. Важнее, пожалуй, другое: эта работа позволила мобилизовать силы значительной части земских собраний, поставить перед ними, в сущности, политические вопросы. В 45 уездных и 33 губернских комитетах случились так называемые инциденты: проще говоря, столкновения с местной администрацией, которая не допускала к обсуждению тех или иных вопросов. По подсчетам С. Н. Прокоповича, либеральные постановления были приняты 354 уездными и 64 губернскими комитетами. В 31 комитете так или иначе были затронуты политические вопросы.
В феврале 1903 года Е. Каткова писала О. А. Новиковой (урожд. Киреевой):