– Его подпись подделали.

Какое счастье!

– Есть люди, абсолютно лишенные нравственных устоев, – продолжал Сомс. Она невольно вздернула белые плечи, но он не заметил. – Самая обыкновенная честность – куда она девалась, не знаю.

– Я сегодня слышала, папа, как лорд Шропшир говорил, что честность – лучшая политика, это просто пережиток викторианства.

– Хоть он и старше меня на десять лет, не понимаю, с чего он это взял. Все теперь вывернуто наизнанку.

– Но если это лучшая политика, значит особой добродетелью это никогда и не было, так ведь?

Сомс резко взглянул на ее улыбающееся лицо.

– Почему?

– Ой, не знаю! Куропатки из Липпинг-холла, папа.

Сомс потянул носом.

– Мало повисели. Ножки куропатки должны быть куда сочней.

– Да, я говорила кухарке, но у нее свой взгляд на вещи.

– А в хлебном соусе должно быть чуть больше лука. Викторианство, подумаешь! Он, верно, и меня назвал бы викторианцем!

– А разве это не так, папа? Ты сорок шесть лет при ней прожил.

– Прожил двадцать пять без нее и еще проживу.

– Долго, долго проживешь, – мягко сказала Флер.

– Ну, это вряд ли.

– Нет, непременно! Но я рада, что ты не считаешь себя викторианцем. Я их не люблю: слишком много на себя надевали.

– Не скажи.

– Во всяком случае, завтра ты будешь в царствовании Георга.