– Подожди еще, папа. Он очень обидчивый.

– Все они такие. Я думал завтра поехать на Запад, поглядеть, откуда вышли Форсайты. Тебе вряд ли удалось бы вырваться и поехать со мной?

Флер слушала, не выдавая чувства облегчения.

– На сколько ты уезжаешь, папа?

– Вернусь на третий день. Туда меньше двухсот миль.

– Боюсь, что мой художник расстроится.

– Я и не думал, что это тебя соблазнит. Блеска ни малейшего. А я уже давно собирался. И погода стоит хорошая.

– Я уверена, что будет страшно интересно; ты ведь мне все потом расскажешь? А то с этими сеансами и с домом отдыха я сейчас очень занята.

– Так я буду ждать тебя в воскресенье. Твоя мать уехала в гости: только и знает, что играть в бридж, – и пробудет там до понедельника. Ты ведь знаешь, я всегда хочу тебя видеть, – добавил он просто.

И чтобы уйти от его взгляда, она встала.

– Сейчас, папа, я только сбегаю наверх переодеться. После этих собраний комитета я всегда чувствую, что нужно помыться. Не знаю почему.

– Пустая трата времени, – сказал Сомс. – Трущобы всегда будут. А все-таки занятие вам обоим.

– Да, Майкл наслаждается.

– Вот старый дурак этот сэр Тимоти! – И Сомс подошел к Фрагонару. – Ту картину Морланда я повесил. Маркиз – приятный старик. Я тебе, кажется, говорил, что оставлю свои картины государству? Тебе они не нужны. Когда-нибудь переедешь жить в этот Липпинг-холл. Там картины не ко двору. Предки, да оленьи рога, да лошади – вот там что. Да.

Тайная жизнь и Липпинг-холл? Пусть еще долго, долго этого не будет!

– О, папа, Барт никогда не умрет!

– Н-да! Что и говорить, живуч. Ну, беги к себе!

Смывая пудру и пудрясь опять, Флер думала: «Милый папа! Какое счастье, что он будет далеко».

Теперь, когда она окончательно решилась, было сравнительно легко обманывать и спокойно улыбаться свеженапудренным лицом над тарелками челсийского фарфора.

– Где ты думаешь повесить свой портрет, когда он будет готов? – заговорил Сомс.