Я не вижу его лицо, только баритон через плеск воды. И он отдаётся ссадинами на душе. Охота закричать: «Да как ты носорог толстокожий не видишь, что я влюбилась!»

— Нет, — короткое слово, обычное.

— Это на пару дней, — не сдаётся он. — Возьми отпуск за свой счёт…

— Нет, — выдыхаю я, опираясь руками о мокрый кафель, но он меня не слышит.

— … а потом давай в Питер махнём, на выходные….

Нет…

Мне не хватает смелости произнести ещё раз вслух это слово, поэтому я сдёргивают полотенце и, закрутившись в него, вылезаю из ванны. А Никита все говорит, но звуки не доносятся до меня. Я выталкиваю из горла слова, о которых буду жалеть.

— Никит, мне это надоело, — он останавливается на полуслове, — ты говорил мне не нужна причина. Но она есть. Мне надоело.

Я отворачиваюсь к зеркалу, вытаскиваю с полки крем. Пальцы подрагивают, когда я свинчиваю крышку и она улетает под ноги. В отражении у меня бледнеют губы, а у него чернеют глаза, заливается тенями лицо. Он смотрит неотрывно и я замираю, боясь услышать…

А что собственно я боюсь узнать? Я настолько закалена, что сейчас он может что угодно мне сказать, все равно не заденет мое эго. Но он молчит. Растрепанные волосы, чёрные глаза, щетина. Я сжимаюсь от осознания, что больше не прикоснусь к этой жесткой щетине, не поглажу подушечками пальцев упрямую морщинку между бровей. Я не почувствую на языке его вкус…

— Алис, я не побегу за тобой в третий раз, — голос не злой, он такой же обескураженный, словно мужчина сам не верит, что говорит.

— Не беги…

Он разворачивает меня за плечи. Сдавливает так, что я почти вскрикиваю, чтобы он убрал руки. Но он вглядывается в меня.

— Я уйду, ты же это понимаешь? — его пальцы из железных тисков превращаются в нежные лепестки садовых роз, что он приносит весь июль. Я вздрагиваю от привычной ласки.

— Уходи, Никит! — зло и отчаянно. — Иди чего ты ждёшь? Уходи, не беги, вообще забудь про эти четыре месяца!

Он отшатывается от меня, словно получив пощёчину. Я без его рук чувствую, как ноги начинают подкашиваться. А потом все…

Ураган с именем Никита проноситься по квартире. Он натягивает джинсы, футболку, засовывает в карман телефон и только щелчок дверного замка подсказывает, что теперь точно все.

Мир лопнул, как мыльный пузырь и в стороны разлетелись брызги. Мир разбился, как хрустальная ваза, раскололся на до и после. Я танцевала на этих осколках голыми ногами, чтобы ступни были изрезаны в кровь острыми краями. Я упивалась безнадёжностью. Дрожала над ней, тряслась.

А оказывается я просто упала на пол в коридоре и ревела так, как никогда себе не позволяла, ни во время развода, ни после писателя. Меня душило изнутри отчаяние и, чтобы не задохнуться, я выплёскивала его солеными слезами, что жгли лицо.

Концовка была неизбежна. Я не смогла бы дальше быть с мужчиной, который ничего ко мне не чувствует. Я не смогла бы жить зная, что снова моя любовь не гарант взаимности. Мне тяжело даётся это чувство, но если далось с руки перепуганной сойкой, то это фанатизм, трепет, идилопоклонство, поэтому мне проще сделать вид, что никого никогда не любила. Заверить себя саму в этом, самой так влюбиться в эту ложь, что становиться почти не страшно, но сейчас я хочу.