***

А август со вкусом сочных арбузов. Никита приносит их из узбекского ларька, что стоит не далеко от моего дома и каждый раз мы спорим, по пятну надо было выбирать или сухому хвостику. Потом это нам обоим наскучивает и он идёт в кухню, чтобы в очередной раз удивиться моей коллекции ножей.

Да. Я фетишист на кухонные ножи. Меня бесят эти мелкие заточки, которыми ни мяса не нарезать, ни язык недоброжелателю. Помню, была у меня знакомая, в гости к которой я шла, как на виселицу, потому что как бы не был готов ужин, кто-то из народа все равно что-то доделывал на кухне. И вот стою я в обнимку с багетом, а она мне протягивает не нож, а зубочистку, которая максимум будет давить хлеб, но не резать. Я матерюсь и неровными пластами чекрыжу хлебобулочное, внутри возмущаясь, дескать ещё бы кортик мне дала для идиотизма картины. Так и повелось, что свою коллекцию колющих я собирала не один год и упёрла при разводе в первых рядах. И самое смешное, что никто кроме Ника, не разделял моего пристрастия к хорошим кухонным приборам. Он настолько впечатлён, что предлагает женится на мне, только чтобы заполучить эту оружейную, я ехидно уточняю, что в моем приданом только наволочки.

Так и живем. Перетягиваем на себя одеяло, нам каждому нравиться встречаться лишь на своей территории, хотя я полюбила квартиру Ника всем сердцем за высокие потолки, свободное пространство и незастеклённый балкон, который смотрит на центр города с клумбами и фонтанами, но из принципа тяну его к себе. Он психует, потому что у меня маленькая кровать, неудобная ванна, где сложно купаться вдвоём и напрочь отсутсвует парковка. Выбешенный тем, что пришлось оставить машину в соседнем дворе, он просит встречаться только у него, а ещё лучше перевезти Ириску, тогда у меня не останется выбора, но это опять все усложняет и мы ругаемся на несколько дней, чтобы в сонное утро со вкусом земляночного чая встретиться у меня в постеле.

И эти несколько дней без него для меня превращаются в медленную агонию. Я протаптываю на ламинате тропинку от спальни к кухне, потому что не могу сидеть на месте. Спать я тоже не могу: постель помнит его запах. Я психую. Задерживаюсь на работе, чтобы не дышать ароматом дома, что пропитался насквозь одним невероятным мужчиной. А потом заявляется он, с ящиком свежей ежевики и признанием, что скучал и просто падает с ног. Пусть падает. Он засыпает раньше полуночи, а я, как коршун вьюсь над ним, по-прежнему не находя себе места. Успокаиваюсь лишь подкатившись ему под бок, оказавшись прижатой к груди. До утра со вкусом земляничного чая, что завариват Никита в стеклянном чайнике. И я сижу на кухне, наблюдаю за его шаманскими обрядами с ягодами и заваркой и понимаю, что проигрываем мы оба, такие гордые и неприступные с одним лишь только сексом. Безбожно. Можно сказать «в сухую».

Он слишком близко. Даже не на расстоянии вытянутой руки. Ладони возможно. Я теряю бдительность и вот в дождливый августовский вечер Никита бурчит из ванной, где наблевала собака, что именно поэтому не любит животных.

— Почему? Они блюют и гадят? — я вычёсываю из шерсти собаки остатки корма, а мужчина выбрасывает в мусор влажные салфетки, которыми он оттирал следы безответной любви шпица и арбуза.

— У меня родители врачи, — он перехватывает Ириску за шкирку, чтобы мне было удобнее ее чесать и держит на вытянутой руке, потому что футболок не признаёт и по привычке рассекает у меня в квартире в одних домашних шортах. — И как любые озабоченные санитарией, они запрещали всяких животных. У меня даже рыбок не было!

В голосе сквозит такая неприкрытая обида, что я невольно улыбаюсь, глядя как взрослый, сильный мужчина, забитый татуировками, с должностью главы регионального филиала по программному обеспечению, стоит тут такой недовольный.

— А на даче у родительских друзей, — продолжает Никита, спуская собаку с рук, — я нашёл ежа. Принёс его, и то ли отец был уже хорошо поддат, то ли мама не доглядела… Мне его разрешили оставить. А эта неблагодарная скотина, которую я мясом кормил весь вечер, ночью начал гадить. На утро батя поскользнулся на дерьме и заставил меня все это мыть. Тогда-то я и понял, что недостаточно люблю животное, раз так не понравилось убирать ним.

Я посочувствовала и рассказала историю про кота Филю, который жил у бабушки. Я в возрасте девяти лет ещё не знала, что молочные продукты семейству кошачих нельзя и пока бабуля была занята весь день походом по магазинам, я упорно скармливала Фильке банку отборной, деревенской сметаны. На утро там не то что кучи, там минное поле было. И да. Меня тоже заставили все это убирать.

— То есть, та история тебя ничему не научила, раз ты все равно завела псину? — он подбрасывает на ладони мячик и кидает его в спальню. Ириска с грацией мамонта сносит все углы, но прибегает, держа в зубах игрушку.

— Научила, — я вытягиваю ноги, кладя их на колени Никите и требовательно подрыгиваю ими, чтобы он погладил. — Кошкам нельзя молочку. А в остальном… Знаешь, я ведь не воспринимаю собаку, как животное. Она для меня, как ребёнок, несказанно проще, чем ребёнок, но все же. Такой вот процесс декомпенсации.

— А ты вообще хочешь детей?

Острый вопрос. Неправильный. Я балансирую над пропастью, медля с ответом, потому что не уверена нужно ли ему это и имею ли я право о таком говорить. Это как залезть в душу.

— Я… — подтягиваю к себе ноги, и Ник чувствует перемену настроения, но не подает виду, что заметил. — Наверно, когда-нибудь. Как любая нормальная девушка.

Вру ли я сейчас? Не знаю. Почему-то когда я узнала, что у бывшего мужа будет ребёнок меня это так задело, со мной у него не было детей. Меня это невероятно больно ударило. Я чувствовала такую всепоглощающую ненависть к нему, к его женщине, к их ребёнку. А потом поняла, что это зависть. И сейчас, уже когда отболело, я не уверена, что случись такое со мной, и ребёнок, я однозначно была бы не счастлива. Но объяснять все это мужчине, что вытягивается на диване, пристраивая голову мне на колени, не имеет никакого смысла. Поэтому я и перевожу стрелки.

— А ты? — я запускаю пальцы в его волосы, потягиваю и перебираю прядь за прядью. — Ты хочешь детей?

Когда хочешь честности от собеседника, знай, что ты тоже должен быть честным. Никита это знает, поэтому медленно подбирает слова:

— Не знаю, Алис… — его рука гладит мои колени. — Девушкам это проще. Смотри, ты захотела ребёнка и ты его завела, тебе может не нужен мужчина, ведь для тебя ребёнок это твоя плоть, это часть тебя, которую ты вынашиваешь. А для мужчины не просто захотеть ребёнка. Ему важна женщина, которая родит ему. Не бывает так, если он не помешанный на продолжении рода, что просто ребёнок нужен и все. Нужна женщина, которую он полюбит настолько сильно, что захочет увидеть своё и ее продолжение. Поэтому я не знаю, Алис…