— Пожалуйста.

Лосев вставил ему кляп в рот, поправил на себе форму и без замаха врезал тому в глаз. Раздался "хлюп" от удара и глаз эсесовца вылетел из глазницы, повиснув на мышцах и капиллярах. Немец взвыл так, что было слышно через кляп. А Лосев ударил его еще раз, вывернув набок челюсть и порвав щеку. Немец упал, но Лосев усевшись на немца сверху, врезал ему в лицо разломав носовой хрящ, так что тот вошел внутрь черепа. Немец умер.

Все стояли замершие, никто не ожидал от спокойного и улыбчивого Лосева такого хладнокровного и жесткого взрыва. Воронов так и застыл с фонарем, светящим немцу в то место, которое раньше было лицом.

Остальные немцы сидели тихо, в глазах у них стоял ужас, мысленно они уже на себя примерили такое же действие.

За эти месяцы войны мы видели много убитых: наших солдат, немецких, мирных жителей с настолько изуродованными телами от попадания пуль от крупнокалиберного пулемета или попавших под взрывы бомб, что нормальному человеку просто страшно смотреть на это, хочется отвернуться и забыть поскорее. Но я никак, как и многие из товарищей, не мог привыкнуть спокойно смотреть на то, как здоровый человек, пусть и враг, на твоих глазах превращается в сломанную куклу.

Лосев поднялся и сделал шаг в сторону других пленных.

— Тихо, Тимоша, тихо, успокойся, — встал у него на пути я, — их надо допросить. Тимофей взглянул на меня, и мне стало неуютно, столько холодной ярости и ненависти было во взгляде этого парня. Лосев шел на меня и, как будто, не видел меня, но, натолкнувшись, остановился, встряхнул головой и проговорил, смотря на фрицев: "Вот так с вами всеми будет, ненавижу!"

Немцы не упирались, рассказав, что они роттенфюреры или ефрейторы по-армейскому батальона СС под командованием оберштурмбанфюрера Вима Брандта, входят в состав моторизованной дивизии "Райх", которая воюет под Можайском, а их полк придан в Волоколамскую группировку армий "Центр" для борьбы с диверсантами и усиления сил флангового прорыва на Истру и Москву. Шли они на разведку, чтобы прощупать слабые места в обороне советской армии в районе деревни Чесмены. Реактивные минометы "Nebelwerfer-41" входят в состав артбатальона полка, батарея которых переброшена в село Покровское, что в десяти километрах от этого места, зато по прямой до Чесмен около пяти. Перевозятся они на тягачах "Мул", все позиции замаскированы, находятся в лесу на один километр южнее Покровского. В самом Покровском базируется их разведрота. На нашем пути стоят немецкие посты в таких-то местах на дороге и вокруг самого Покровского, пароль на сегодня такой-то, немецкие "секреты" они не видели, и их никто не окликал, когда они уходили на задание. Ну, на то и "секрет", чтобы сидеть тихо, а что увидели непонятное, то сразу по телефону с проложенным кабелем сообщить, куда следует. Но то, что они есть, это обязательный факт.

— Серьезные ребята, укомплектованы лучшими арийцами. Хотя, эту дивизию "Райх" сильно потреплют наши в готовящемся Московском контрнаступлении 1941 года, и она с декабря 1941 года до начала марта 1942 будет обороняться в районах Истры, Рузы и Ржева. Однако, сейчас она имеет почти полную укомплектованность техникой и кадрами. Но, несмотря на это, минометы надо взрывать. У них же еще и ракеты с химическим зарядом есть, совсем не подарок, когда кругом в воздухе хлор витает. От него и в окопе не спрячешься, пожжет легкие так, что еще и помучаешься перед смертью, исходя кашлем с кровью, — размышлял я про себя, — поэтому надо продолжать выполнение задачи.

— Старший сержант Птицын, берешь с собой любого, кроме Лосева, а то не доведете пленных, и двигаешь в расположение первого батальона 1075-го стрелкового полка, где сдашь с надлежащим оформлением этих пленных. Возвращаться будете — не спешите нас догнать, всякое может быть, и мы можем уйти с маршрута. Поэтому будете выполнять задание самостоятельно, контрольная точка встречи вот у реки в этом месте, здесь она уж слишком характерный изгиб имеет, узнаем.

Птицын ушел, уводя с собой пленных. Оружие и маскхалаты со всех немцев мы сняли, один комплект забрали мы, два забрал Птицын.

Порядок движения не изменился, мы снова разошлись на две группы, только мы пошли прямо и вправо в глубину леса, расходясь со второй группой, а группа Ледкова, наоборот, ушла влево, на бывший маршрут моей группы. Мы шли около часа, отмахав еще километра три. Планируя задание, мы считали, что углубившись в тыл немецких войск, будет проще выполнять наше задание, чем бродить непосредственно по переднему краю, рискуя нарваться на бдительных часовых. Тем более, в отличие от многих окрестных мест, где лес скорее напоминал рощи, перемежаемые полями, этот лесной массив уходил сплошной полосой километров на пятьдесят в сторону Волоколамска. Слева сзади раздалась автоматная очередь, потом еще, потом зазвучали выстрелы из "СВТ". Стрельба напоминала бой небольших групп. Выстрелы уходили в сторону советских позиций, то есть Ледков отступал, уводя за собой немцев.

— Идем дальше, — скомандовал я.

Все шли с тяжелыми мыслями на душе, как там наши парни, как же сам Бурят пропустил засаду, задавались мы этим вопросом, уходя все дальше и дальше во вражеский тыл. Пройдя еще с часик, мы дошли до речки под названием Каменка и повернули на юг, стараясь выйти к Покровскому, лично увидев речной изгиб и нашу точку встречи. Собственно говоря, само Покровское нам было не нужно, наша цель закопалась в землю на километр южнее села. Взяв за ориентир речку, которая уходила к Волоколамскому шоссе, но западнее села, мы двинулись вдоль неё. Итак, группа за сегодня должна была только в одну сторону отмахать километров 30. Вышли мы на асфальтовую дорогу, в разных местах побитую воронками от взрывов снарядов.

Было часа четыре утра, в небе из-за туч показалась и засветила Луна, а вокруг было тихо, как обычной осенней мирной ночью и ничто не нарушало ее спокойствие. Я накинул на себя немецкий камуфляж и пошел первым, за мной в отдалении, расходясь веером, охватив примерно метров 200 в ширину, двигались шестеро разведчиков. Нужно было осмотреть, как можно большее пространство, чтобы обнаружить батареи. На карте нам их показали, вот только осталось найти это место в реале. Шли снова медленно, я вслушивался и всматривался в лес, переходя попадающиеся на пути лесные просеки. Рядом ухнул филин. Подойдя к ближайшему дереву, я прислонился к стволу, ожидая продолжения. Появился Лосев, помахал мне рукой, подзывая к себе. Идущий крайним в цепи Воробьев, углядел стоящие вдалеке неприродные квадраты под деревьями, возвышающиеся над землей, определенные им как палатки. Подойдя ближе, мы всё рассмотрели получше. Из палатки выходила труба, сделанная из гильзы гаубичного снаряда, через которую в небо поднимался дым и периодически взвивались яркие сгорающие угольки. Рядом в земляной нише горел костер и сидел часовой, смотрящий за своим орудием с боеприпасами, горящим костром и огнем в примитивной печке-буржуйке, сваренной из листового металла в ремонтных подразделениях. Метрах в тридцати по дыму костров была видна позиция второго миномета, а дальше еще и еще, всего мы насчитали четыре миномета. Позиции минометов располагались на широкой просеке и представляли собой выкопанное в земле углубление с большим земляным бруствером по фронту. Недалеко от каждой палатки под деревьями стоял полугусеничный тягач "Мул".

Решили резать расчеты, пока они спят. На часах было четыре утра, как раз самое спящее время. Все делалось обыденно, будучи одетым в немецкую камуфлированную плащ-палатку, маскируясь под своего, я тихо подходил к дежурящему солдату и убивал его ножом, а если он замечал меня, то подходил к нему, как проверяющий часовых, пряча нож в руке и, отвлекая его, наносил удар в шею. Далее первым заползал в палатку, за мной просачивались разведчики и мы резали спящих эсесовцев. Пару раз пришлось изображать из себя немца, отвечая типа "nein, schlaf mehr — нет, спи еще" некстати проснувшимся солдатикам. Как говорится, темнота лучший друг диверсанта. Расчет миномета составлял четыре человека, плюс водитель тягача. То есть, в каждой палатке было четыре человек и один часовой у костра. Отдельно стояла палатка командира, штурмбанфюрера СС, или майора по-нашему, у которого мы забрали кроме формы все ценное, что нашли: бумаги и карту в планшетке, бинокль, деньги, сигареты, зажигалки, а еду и оружие забирали у всех — есть-то хочется, и отстреливаться надо, поэтому запас лишним не будет. Правда, тащить все эти "Шмассеры" на себе было довольно напряжно.

— Ну, что парни, минируем, взрываем и уходим или попробуем угнать технику, — закинул я провокационный вопрос.

— Пробуем угнать, командир, до деревни точно с километр будет, а то и полтора, по такому морозу сразу никто не кинется проверять, почему завели технику. Кузова почти наполовину были заставлены ящиками с ракетами, еще ящиков по шесть, а в каждом по две ракеты, лежали рядом с минометами, пришлось тащить их и грузить в кузов, а это по 80 килограммов каждый. Подогнав грузовики к минометам, прицепили их за лафеты к кузовам и тронулись в путь. Перед отправкой загрузили аккуратно упакованную запасную и верхнюю эсэсовскую форму солдат и гауптшарфюреров, то есть старших фельдфебелей, являющихся командиров расчетов. Решили так же удлинить путь, двигаясь по лесным дорогам, но зато не проходить многочисленные посты, стоящие на самом шоссе. Да и не обманули бы мы немцев, на первом же посту те подняли бы тревогу и уничтожили нас.

Четыре полугусеничных грузовика с минометами на прицепе медленно переваливались по лесным ухабам. Земля была промерзшая и сухая, никакой сырости и луж не было, поэтому ехали мы достаточно легко. Плохо, что шума от нас было очень много, грузовики тарахтели, как оглашенные при перегазовках в процессе покорения очередного пригорка. А где-то недалеко раздался взрыв, а затем целая череда ночного салюта.

Но этим ранним утром до нас никому не было дела. Наверное, нас видели часовые каких-нибудь подразделений, но на всех нас были одеты немецкие каски и плащ-палатки, то есть мы ничем не отличались от передислоцируемой немецкой части. А то, что русские настолько обнаглеют, что буду разъезжать на немецком транспорте в тылу немцев, вероятно, в голову часовым не приходило. Но в первую очередь — это были холода, когда не хотелось вылезать из насиженного окопа или землянки на пробирающий до костей через тощую немецкую шинельку ветер и мороз, поэтому к нам относились по принципу "раз ему надо ехать — пусть себе и едет".