Часть вторая. Погружение. Изобретая велосипед
Утро.
Я, конечно, не люблю вставать рано.
Хотя бывало, что папа разбудит в шесть, накормит гадкой кашей, навьючит рюкзаком и погонит на гору. Ты гордо шагаешь рядом с папой как большая и, несмотря на разбитые коленки, которые папа снова изуверски замазал йодом (как будто мало было гадкой каши!), ты чувствуешь, что это счастье, счастье.
Или пять утра хмурого февральского утра, первая тренировка в шесть, в школе надо быть в восемь, бабушка будит долькой мандарина — она взрывается прямо под языком ярким оранжевым вкусом, потом промерзший трамвай с узорами на стекле — три остановки до катка. Окончательно просыпаешься только на льду, под окрик тренера «Осис, мало каши с утра ела?» (опять каша!), но с первыми тактами музыки наступит счастье, счастье.
Или сентябрьское утро, второй курс, лето кончилось, жалко. Сквозь дым осенних костров бежишь в институт — и снова будут сопромат, термех и минералогия… Ты вольешь в себя чашку кофе вместе с веселыми архитекторами («Осис, только дураки приходят на лекции вовремя и засыпают»), проберешься на свое любимое место, которое для тебя придержали однокурсники, и формулы на доске станут осмысленными — и это тоже будет счастье, счастье.
Теперь я встаю каждый день в семь утра, тащу на себе Машу, волоку сонного Петьку (он волочит портфель), ему — в школу, нам — за покупками, а потом — домой и работать. Я не могу нажимать на Capslock, потому что, когда я работаю, на левой руке у меня спит Маша, — и все мои тексты выходят без заглавных букв (редактор ругается, и я никак не могу сказать, что он не прав). Моя школа итальянской кухни, когда муж, попыхивая сигарой и прихлебывая вино, позволял мне только наблюдать за приготовлением священной итальянской еды, уже закончилась, и я готовлю сама. Ближе к вечеру я втаскиваю на свой поднебесный этаж двух уставших детей и коляску, и мне еще надо будет помыть, накормить, уложить, чтобы снова сесть за работу (ура, наконец-то есть вторая рука для Capslock’a!). Я вижу Сандро только по ночам, или слышу по телефону, прежде чем заснуть, когда он в турне.
Ведь это тоже должно быть счастье?
Меня занимает совсем другая мысль: всего один час разницы, но как он всё меняет! В прошлом году утренний свет в окно мне казался данностью — счастливой особенностью Италии, непременным атрибутом жизни в раю.
Рай остался тем же, вполне итальянским, но оказалось, что и в раю надо вставать до света, что надо успеть впихнуть в мальчика завтрак, и малышку, успевшую насосаться молока и снова уснуть, надо успеть поднять, одеть и засунуть в слинг, и… Мы все, наверное, знали, что в какой-то момент счастье заканчивается и начинается жизнь, но как же я умудрилась прожить весь прошлый год, так и не осознав, какой невероятный подарок мне дали, разрешив при пробуждении видеть солнечные лучи и жить медленно?
Я считаю по пальцам, сколько лет еще мне вставать в темноте. Тринадцать лет итальянской школы, впрочем, нет, сначала Петя, потом Маша, плюсуем шесть — пальцев на руках очевидно не хватает. Может быть, не надо считать все тринадцать лет школы? Может быть, потом они будут как-нибудь сами? Ну да, ну да…
Я вспоминаю своего любимого персонажа из Ивлина Во: «Я не могу вставать, пока солнце не подойдет к кровати».
Зачем я читала английские книги про лордов? Может быть, надо было изучать советскую литературу?
Боюсь, пора браться за Николая Островского — «Как закалялась сталь». Это было бы вполне остроумным решением; надо только найти время, чтобы читать.
Negozianti.
Генуя стала восприниматься как хорошо обжитый дом. Радость открытия сменилась радостью узнавания. Улицы и переулки, крёзы, море, негры, торгующие в дождь зонтиками, аперитивы с друзьями за столиками на улицах, экзотические мелодии непонятных языков на виа Пре, «доброе утро, синьора» и «хорошего вам дня» в баре каждое божье утро.
Бар — это, конечно же, не show me the way to the next whisky bar. «Барами» итальянцы называют то, что мы называем «кафе». И слово «кафе» есть в итальянских словарях, но оно почти вышло из обихода из-за абсолютной омонимии со словом «кофе» — оно по-итальянски звучит как «кафе», и использовать его в обычной речи очень неудобно. «Пойдем в кафе выпить кафе» или «выпьем в кафе кафе?» — нет, так не могли обойтись итальянцы со своим прекрасным языком. Пришлось и мне называть кафе баром, хотя, конечно, мне не очень нравится беспокойство в бабушкиных глазах, когда я говорю ей: «и тогда мы повели Петю в бар…».