Книги

Собеседник. Выпуск 6

22
18
20
22
24
26
28
30

Не отставали от пришлых притеснителей в грабеже коренных народностей Сибири местные князьки (баи у хакасов, тувинцев, алтайцев и казахов, нойоны у бурятов, тойоны у якутов, князцы у малых народностей Севера).

Е. М. Ярославский дал следующую характеристику якутского тойона:

«Он в цепких кулацких руках, как князек, держал десятки и сотни работников-химначчитов; те были у него всегда в долгу, пасли ему скот, добывали для него пушнину и рыбу, расчищали лес для пашен. Тойон судил, тойон был наслежным и улусным головой[7]. Русские чиновники и русские купцы поддерживали этого тойона, и якутская беднота чувствовала на себе этот союз хищников».

Своих же соплеменников и единоверцев обирали и богатеи туземных племен. Так якутов и народности Северо-Востока грабили якутские купцы: Кривошапкин, Никифоров, Эверстов. Чудовищным притеснениям подвергались рабочие-казахи на золотых приисках «правоверного мусульманина» Ахметши Валитова.

Грабеж довершали служители религиозных культов: православные попы у насильственно крещенных народов, муллы у мусульман, ламы у буддистов. Все они собирали обильную «дань» товарами, продовольствием и деньгами с населения за богослужение, так же как шаманы за камлания над больными.

Образно воссоздал картину жизни своего народа до революции очевидец — алтайский сказитель Н. У. Улагашев:

Даже вспомнить и то тяжело Горем согнутый старый Алтай… Нас когтями и клювом терзал Коршун бешеный — царский закон. Он зайсана, купца охранял, Бая чтил за посланца богов, С бедняка по две шкуры сдирал, В три погибели гнул батраков.

Подобные воспоминания о тех жутких временах полного бесправия, мучений, постоянного голода и даже вымирания сохранились в памяти всех коренных народностей Сибири.

Особенно катастрофически сокращалось население у малых народностей Севера, наиболее отсталых в хозяйственном и культурном отношениях, сохранявших и в начале XX века многие пережитки патриархально-родового строя. Большими группами люди гибли от голода в годы массового падежа оленей от бескормицы, в годы плохой охоты. Но царскому правительству до этого не было дела. Когда, например, в неблагоприятном 1906 году якутский губернатор запросил «о монаршей милости к вымирающим племенам»: временно снять непосильную подать мехами с голодающих эвенков, эвенов и других малых народностей, из Петербурга ответили отказом.

Социальные болезни на Севере и Северо-Востоке, как нигде и никого, поразили малые народности в то время: так среди эвенов 40 % населения страдало туберкулезом и столько же трахомой. Широко распространены были инфекционные заболевания.

Немногим лучше была жизнь оседлых якутов. Тойоны владели землей и скотом. Каждый десятый крестьянин-якут вообще не имел, скота, шестая часть крестьянских хозяйств не имела коров и больше половины не имели лошадей и оленей. Земледелие в условиях сурового северного климата с его коротким летом и ранними заморозками часто не оправдывало себя: при неурожаях не удавалось собрать даже то количество зерна, которое ушло на посев. И в эти часто повторяющиеся голодные годы тысячи бедняков-якутов спасались от полной дистрофии и голодной смерти отваром из сосновой коры (заболонью) с корневищами ряда растений.

Жилище якута-бедняка начиналось с хоттона — помещения для скота. За легкой перегородкой вокруг камелька — очага, топившегося круглосуточно, иначе жилище моментально промерзало через дыру в крыше, служившую дымоходом, располагались люди. В короткую теплую пору беднота от зари до зари надрывно трудилась, чтобы успеть заготовить на зиму продовольствие, сено, дрова. И в первую очередь отработать побольше, сколько удастся, кабальные долги тойону. Примитивными орудиями — топором, косой-горбушей бедняк заготавливал десятки возов сена и дров для своего дома и еще в несколько раз больше для тойона — «благодетеля». Горе было тем, кто не успевал подготовиться к зиме. Идти в лес в плохой одежонке и обуви за вязанкой дров в пятидесятиградусный мороз — означало рисковать здоровьем и жизнью, любой нечаянный вдох горлом вызовет обморожение легких, кровотечение, а как не дышать при напряженной работе? Еще тяжелее была доля женщины-якутки, которой приходилось круглогодично ухаживать за скотом, с весны до осени доить коров тойона, заготавливать «дары леса», шить и чинить одежду, заниматься всеми делами по дому. Трудились беднячки с детского возраста, после замужества ежедневно до 18 часов в сутки. И к 35—40 годам они превращались в дряхлых старух.

Не лучшей была участь и народов южных областей Сибири, Алтая.

Так в Омском уезде в 1908 г. около тысячи семисот хозяйств казахов из обследованных 2,5 тысячи обнищали до крайности, и беднота пошла обслуживать богачей-баев. В отчете чиновников, проводивших это обследование, в частности, говорится, что положение разорившихся людей «очень незавидное и даже печальное и крайне приниженное… Одеты в невозможное рванье. Нередко ходят полунагие… Сами хозяева относятся к этим своего рода париям с полнейшим презрением. Не пускают их дальше порога, не дают, а бросают им, как псам, обглоданные кости, и эти несчастные, действительно, как собаки, валяются на земле в углу юрты и ловят бросаемые им объедки».

Социальная пропасть между теми, кто жил в белых огромных юртах, владел табунами, и «черной костью» ширилась с каждым годом. Не случайно, когда чиновник спросил крупного казахского бая о том, сколько у того скота, в ответ последовало: «Надо спросить старшего табунщика, сколько у него пастухов». Степной феодал не знал, оказывается, сколько у него конских табунов и овечьих отар.

Характерны насилия, жестокость в отношениях хозяев-феодалов с беднотой, батрачившей на них. Об алтайском бае Макы Маркитанове, например, известно: «Макы часто напивался пьяным, брал плетку и шел, ради развлечения, бить батраков». Его соплеменник бай Сапок «наказывал» своих пастухов только за «провинности», но зато так, чтобы «запомнилось»: батрака Куртука Байтина отхлестал плетью по голове, и тот с тех пор «стал заговариваться», других просто калечил.

Голод заставлял бедноту покидать аулы и наниматься с весны в сезонные рабочие к капиталистам, извлекавшим природные богатства из сибирских недр. Хозяйские доверенные, заключая договоры с «киргизскими артелями», давали им небольшой денежный задаток, которым по сути навсегда покупали самую дешевую в стране рабочую силу. Пользуясь продуктами из хозяйской лавки по цене, установленной приказчиками, расплачиваясь штрафами, налагаемыми хозяйскими надсмотрщиками по своему усмотрению «за провинности», рабочий-казах быстро оказывался опутанным долгами, которые приходилось отрабатывать из года в год.

Высший царский сановник в Западной Сибири генерал-губернатор Степного края в отчете министру внутренних дел отмечал:

«Только крайняя нужда сгоняет рабочих на прииски, где за полгода тяжелого труда можно лишь не умереть с голоду».

За неповиновение хозяевам рабочих жестоко наказывали. За массовые выступления, что расценивалось как бунт, закон предусматривал ссылку всей артели на каторжные работы в рудники на срок от 12 до 15 лет. Отдельных беглецов полагалось, изловив, возвращать на рабочее место и наказывать огромным штрафом. Целая система штрафов должна была всегда и полностью компенсировать капиталисту «потери». И, конечно, хозяевам не было нужды церемониться с рабочими-«инородцами».

И только с победой пролетарской революции и установлением Советской власти положение народов Сибири коренным образом изменилось.