Полчаса назад манеж сверкал огнями. Играла музыка, гремели аплодисменты, раздавался смех. Все второе отделение выступали «артисты» медвежьего театра миниатюр. Завершая выступление, наш «космонавт» — медведица Настя в который раз благополучно возвратилась из межпланетного путешествия и, ловко спустившись по трапу, умчалась за кулисы. Там она с нетерпением ждала, когда служащие снимут с нее космические доспехи и отведут в клетку — не слишком комфортабельное, но привычное для нее жилище.
Раньше эту торопливость я объяснял желанием медведей побыстрее получить кормушку с пищей, но один случай заставил изменить устоявшееся мнение.
В медвежатнике стоял страшный гвалт, впрочем, обычный для времени ужина. Каждый медведь в это время ведет себя по-своему. Одни топчутся на месте и раскачивают клетку, другие, в ожидании еды, грызут прутья и требовательно рычат: мол, мы отработали — кормите! Только двое — Настя и Игнат — вели себя до странности спокойно. Их клетки стояли рядом, касаясь стенками, и медведи, подойдя к ним, словно сговорившись, молчали, терпеливо ожидая своей порции. Насте и Игнату я подал кормушки сам. Некоторое время в медвежатнике царило оживление, а потом все стихло. Служащие напоили зверей, убрали кормушки, погасили свет.
Медведи, поворочавшись, улеглись поудобней и уснули в своих клетках.
Во время гастролей я не люблю жить в гостиницах. Ставлю свой фургон поближе к зверям. Так спокойней. Мало ли что может случиться. Один из моих медведей, Герасим, бывало, запросто открывал клетку и выбирался из нее. А водворить его обратно — дело нелегкое. В одну ночь я долго не мог заснуть.
Поднялся с постели, решил сходить в медвежатник. Днем, когда я прохожу мимо клеток, звери протягивают лапы, тычутся носами в подставленную ладонь, просят лакомство. Ночью, хоть и чуют меня, не просыпаются.
Я включил свет. Вот Остап растянулся на спине в своей излюбленной позе. Спит, прикрыв морду лапой, Марфа. Прижался к стене Аполлон. Спокойно спит Герасим… Возле клеток Насти и Игната я остановился, пораженный необычной картиной: лапа Игната лежала на лапе Насти. Я стоял не шевелясь, но все же Игнат почувствовал меня, приоткрыл глаз и, словно смутившись, осторожно убрал свою лапу с Настиной, недовольно заворчал и, перевернувшись, забился в угол.
Я вышел из медвежатника.
Следующей ночью история повторилась.
После репетиции я попросил ребят поставить между клетками Игната и Насти клетку с другим медведем. День прошел в обычных хлопотах, вечером медведи после работы на манеже снова вернулись в свои квартиры, снова каждый получил свою кормушку. Однако Настя и Игнат в этот вечер от ужина отказались. Игнат, не глядя на пищу, забился в угол, а Настя, поднявшись на задние лапы, обхватила прутья передними и беспокойно рычала, словно убеждала меня поверить в их добрые с Игнатом отношения, словно укоряла за неоправданную жестокость.
Я не поддался на ее уговоры.
— Все, Настя! Спать!
…На рассвете я был в медвежатнике. Кормушки Насти и Игната были не тронуты.
— Толя, — попросил я служащего, — переставьте клетки на прежнее место.
Глубокой ночью я вновь пришел к медведям. Включил фонарик. Луч света выхватил из темноты две мохнатые, когтистые лапы. Крупная, Игната, лежала поверх Настиной, словно согревая ее…
В цирк позвонила женщина из села Петровского:
— Вчера два охотника принесли мне четырех медвежат. Под елью, говорят, нашли, в лесу. Может, кому нужны?
Я записал адрес, и через несколько минут машина мчала меня по Московскому шоссе.
…В углу, возле пышущей жаром русской печки, спали четыре крохотных медвежонка. Рядом с ними, опорожненные, валялись бутылочки из-под молока.
Утром малыши подняли крик на всю гостиницу — просили есть.