— Ну что за ужасный человек! Ужасный человек! Разве ж это не центральное отопление?

Конечно, так и есть. Глинобитные стены и соломенная крыша удерживали тепло от коровы, как в иглу, в этаком зловонном, заваленном навозом иглу.

Позже, когда я достал из машины препараты для лечения коровы и передал их Ларри, а хромой пес наблюдал за нами, Ларри вытянул шею и сказал:

— А нельзя ли подправить мою старую собаку, пока вы здесь?

Оказалось, что одна из коров лягнула колли и сломала ей бедренную кость. Собака вопросительно смотрела на нас обоих. Я сказал, что, наверное, прямо сейчас не смогу ей помочь. Это невозможно, поскольку у меня нет необходимых инструментов.

— Ах, ну что за ужасный человек! Ужасный человек! Вечно из всего делает проблему! У вас же в багажнике наверняка есть какие-то волшебные бутылочки?

Этот фермер искренне верил, что я могу исправить что угодно, как и многие люди, приходящие ко мне сегодня, хотя это и не так. Но он в этом ни минуты не сомневался.

Ларри жил очень просто. У него не было электричества, так как он украл все ближайшие электрические столбы вдоль дороги, чтобы построить скотный двор и хлев. Единственным источником света был мерцающий крест желтой лампы над кухонным столом — газовая лампа «Святое сердце Иисуса». Мотыльки и мухи предпочитали погибнуть на этой лампе, лишь бы не задерживаться в доме Ларри еще хоть на секунду.

Ларри наклонился и, схватив бедного пса за шкирку, поманил меня обратно на кухню. Он убрал со стола ветчину и джем, постелил свежую газету и знаком предложил мне действовать. Тронутый его настойчивостью и абсолютной верой в мое могущество, а также жалким видом несчастного пса, который явно страдал от боли, я решил попробовать сделать что в моих силах. Я пошевелил мозгами, и тут у меня в голове вспыхнула вторая лампа!

Я спросил у Ларри, нет ли у него какой-нибудь прочной проволоки. Он кивнул, понимающе подмигнул мне, ткнул себя в нос кривым грязным указательным пальцем правой руки. Ну, разумеется, проволока у него есть, раз он украл электрические столбы! Небольшая куча проволоки валялась за его домом, и я мог выбрать то, что мне нужно.

Вернувшись к «Мазде», я взял из багажника нужные «волшебные бутылочки» и вернулся на кухню, чтобы ввести собаке обездвиживающее средство для мелких животных — эторфин с метотримепразином. Сегодня это средство запрещено, потому что, хотя оно и обездвиживает, но замедляет дыхание и сердцебиение. Даже несколько капель этого средства могут привести к смерти человека. В этом случае нужно немедленно вводить антидот — дипренорфин («Ревивон»), Некоторым ветеринарам, насколько мне известно, это не удалось.

Я уложил обездвиженного пса на кухонный стол, а вокруг нас летали притягиваемые светом лампы мухи. Потом я сделал из проволоки петлю с двумя длинными распорками — вспомнил, как нас учил этому Эрик Уинстэнли в ветеринарной школе, знавший все о приемах старинной ортопедии. Хотя многие из них давно устарели, но этот способ сегодня мог мне пригодиться. Я обмотал проволочную петлю тряпками и закрепил вокруг лапы собаки в области паха. Нижнюю часть лапы я выпрямил и с помощью хирургической ленты прикрепил к U-образной раме из нижних перевернутых концов двух распорок. Получилось своего рода баскетбольное кольцо вокруг паха, поддерживаемое двумя проволоками перед лапой и за ней. Стопа собаки опиралась на основание этих проволок. Это позволило вытянуть бедренную кость от бедра до колена и зафиксировать ее фрагменты. Оставалось только надеяться, что они срастутся, образуя костную мозоль. Вряд ли лапа станет анатомически правильной, но если мозоль окажется достаточно прочной и не повредит мышцы, лапа собаки может стать вполне функциональной, хотя легкая хромота и сохранится.

Это была вытягивающая шина Томаса — Шредера. Впервые ее применили во время Первой мировой войны. С ее помощью раненые солдаты могли стоять и продолжать сражаться в окопах. С 1916-го по 1918-й шина Томаса, как ее тогда называли, снизила смертность от переломов бедренной кости с 80 до 20 процентов. Эта же шина должна была теперь спасти лапу собаки, лежащей на кухонном столе. Я вытянул сломанную заднюю лапу, перевязал ее, прикрепил к шине и обмотал скотчем, а потом сделал собаке укол ревивона и велел Ларри какое-то время держать пса дома.

Это ему не понравилось, так как собака жила на улице, но он подчинился, потому что я предупредил, что, если вернусь и увижу на повязке следы навоза, ответственность будет на нем. Впрочем, это могло случиться и дома, поскольку навоза здесь хватало.

— Ну что за человек! Ужасный человек! — причитал Ларри, возвращая ветчину и джем на прежнее место в центре стола.

Потом он наклонился над открытым очагом, над которым был закреплен металлический вертел с несколькими крюками. С одного он снял большой черный чайник.

— Выпьете чаю, прежде чем трогаться в обратный путь? — предложил он.

Я вежливо отказался, поблагодарив его за гостеприимство, и направился к выходу.

Много лет спустя мне пришлой, делать такую же шину для себя — из проволоки, детского сиденья для унитаза и старой кроссовки. После перелома щиколотки эта шина позволяла мне достаточно долго стоять, когда я оперировал. Хирург велел мне находиться в покое в течение полутора месяцев, но я никак не мог себе этого позволить — слишком много операций нужно было сделать. Понимаю, что в ваших глазах могу показаться лицемером, потому что сам всегда бешусь, когда хозяева моих пациентов не следуют моим рекомендациям, но я был уверен, что все под контролем — моя нога надежно закреплена и находится в полном покое, только не горизонтально, а вертикально. Впрочем, операция на моей ноге оказалась неудачной вовсе не по моей вине; искусственный костный трансплантат растворился и не заполнил отверстий в таранной кости. Пришлось делать операцию повторно, используя костный мозг из моей тазовой кости. Честно говоря, вины хирурга в этом тоже не было. В следующий раз я научился оперировать, сидя уже в кресле-каталке, поскольку отказать пациентам, которые во мне нуждались, я не мог.

Делайте, что я говорю, а не что я делаю!