Не прошло и пары минут, как он изверг из себя нечто похожее на длинную красную веревочку, покрытую слизью. Я опустился на колени и рукой в перчатке поднял этот предмет. Оказалось, что это малиново-красная подвязка. Я поднялся и увидел, что мужчина страшно побледнел.

Дама посмотрела на него и с сарказмом произнесла: «Это не мое. Джордж!» Вскоре после этого она подала на развод и забрала собаку. Бедный Джордж одним махом лишился и жены, и собаки.

Конечно, это исключительный случай, но в моем кабинете эмоции часто обострялись. В ситуации эмоционального кризиса, связанного с тяжелой болезнью или травмой любимого животного, трещины в отношениях часто усугубляются. Иногда один из партнеров любит собаку или кошку сильнее, чем другой, и это выявляет проблемы отношений, накопившиеся за долгий период. Я не раз становился свидетелем того, как проблема, связанная с собакой, прямо на глазах перерастала в серьезный семейный конфликт. Один мужчина даже обвинил меня в своем разводе — он решил, что его жена в меня влюбилась, хотя я сильно в этом сомневался и полагал, что он просто ищет выход для своего гнева.

Когда животное, ставшее членом семьи, оказывается в критическом состоянии, мы остро чувствуем, насколько сами уязвимы, и это заставляет нас понять некие фундаментальные истины: что для нас важно, а что нет, на что мы готовы в критической ситуации; насколько сильно наша реакция отличается от реакции наших партнеров. В таких обстоятельствах часто проверяется способность идти на компромиссы и проявлять сочувствие. Все это лежит в основе эмоциональных отношений между людьми, но нам редко (а то и никогда) хватает смелости перетряхивать грязное белье. Как правило, это случается только в моменты кризиса, и мне часто приходилось наблюдать подобное прямо в своем кабинете. Так что теперь я способен точно определить, кто останется вместе, а кто нет! Возможно, ветеринары-хирурги всегда это знают, потому что мы имеем возможность проникать в самую суть человеческих отношений посредством наших пациентов.

* * *

Вернувшись к работе с крупными сельскохозяйственными животными в Ирландии, я стал свидетелем семейных отношений совершенно иного рода и в весьма непростой ситуации. Поздно ночью меня вызвал фермер — у его коровы возникли проблемы с отелом. Приехав на ферму, я обнаружил, что корова лежит на очень грязном скотном дворе. Я лег рядом с ней прямо в грязь, хотя мой непромокаемый плащ не гарантировал защиты от навозной жижи. Обследовав корову, я понял, что естественным образом ей ни за что не разродиться. Родовой канал был слишком узким, и корова совершенно обессилела от долгих схваток. Нужно было делать кесарево сечение.

Я поплелся к багажнику машины за инструментами. Под ногами хрустел заледеневший навоз. От дыхания в морозном воздухе висел пар. Луну затянули мрачные тучи. Хозяйка дома подогнала трактор поближе, чтобы фары осветили мою «операционную». Коровы и овцы громко мычали и блеяли, создавая настоящую какофонию, пока женщина в поношенной длинной грязной юбке спускалась с трактора. Вокруг нее кудахтали напуганные куры. «А ну, заткнулись все!» — прикрикнула она, и на ферме каким-то чудом воцарилась полная тишина.

Мы с ее мужем с трудом перевернули корову с живота на бок, чтобы я мог сделать разрез на ее левом боку, который был покрыт зловонной влажной жижей. Бедное животное совсем замерзло и не в силах было себе-то помочь, не то что нам. Фермер и его жена понимали друг друга без слов: им было достаточно кивков и жестов. Он схватил шланг и обмыл корову водой, от чего ей стало еще холоднее, а его жена принесла из дома несколько простыней и наполнила ведра водой, чтобы вскипятить ее. Я пошел за ней на кухню, чтобы простерилизовать свои инструменты в какой-нибудь кастрюле. Кухня была завалена всевозможной утварью и хозяйственными принадлежностями, у стены стояло тракторное колесо, а между окном и печью была натянута веревка, на которой сушилось белье. Чашки, сковороды, ножи и вилки грудой лежали на столе рядом с кучкой картошки. На старой куртке, брошенной у очага, грелась собака.

Женщина и со мной почти не говорила, а когда говорила, то очень коротко и по существу. «Ну, вот, этого достаточно?» — спросила она, сдвинув в сторону большой закопченный чайник и устанавливая на горячую плиту, топившуюся торфом, огромную кастрюлю. Я сдвинул в сторону какие-то старые штаны, висевшие на веревке над моей головой, и кинул в воду свои нехитрые хирургические инструменты. «Если бы я знала, что у вас так мало инструментов, дала бы кастрюлю поменьше!» — усмехнулась женщина, словно количество инструментов служило показателем моего мастерства хирурга.

В то время все это было совершенно нормально для операций, проводимых в ирландской глубинке, хотя, возможно, с меньшей долей скепсиса. Вообще-то, чтобы сделать корове кесарево сечение, не нужно много инструментов: скальпель, ножницы, зажимы для тканей и для артерий на случай кровотечения и специальная игла для накладывания швов. Еще учась в ветеринарной школе, я купил небольшой набор хирургических инструментов в зеленой сумке, а потом добавлял к нему кое-что со временем. Этим набором я пользовался первые десять лет своей практики.

Я вышел во двор и присел рядом с коровой, выбрил ей бок под ребрами, насколько мне это удалось, обозначил зону разреза, смазал ее йодом и очистил кожу вокруг нее, убирая все, что могло мне помешать. Потом я сбрызнул бок хирургическим спиртом. Хозяйка дома, принявшая на себя обязанности моей ассистентки, подала мне горячие хирургические инструменты в кастрюле и прокипяченные простыни в ведре. Фермер удерживал голову коровы, пока я вводил анестетик в нервные окончания над зоной разреза. Впрочем, ему не пришлось прилагать большие усилия — бедное животное окончательно ослабело. Потом они с женой молча, но идеально синхронно использовали одну простыню как хирургический занавес, а на другую, постеленную поверх тюка соломы, выплеснули мои инструменты из кастрюли.

Мы с хозяйкой дома вымыли руки в ведре с раствором йода. В те дни перчаток не было, мы работали голыми руками. Все первые годы моей хирургической практики я работал без перчаток — как с крупными, так и с мелкими животными. Была только очень сильная дезинфекция йодом и коротко остриженные ногти. Жене фермера явно приходилось много работать, потому что на ее руках ногтей практически не было.

Для накладывания швов я использовал иглодержатель Гиллеса, хотя сегодня ветеринары стараются его избегать, предпочитая иметь отдельный иглодержатель и хирургические ножницы. Но иглодержатель Гиллеса — превосходный инструмент, которым один человек может и накладывать швы, и обрезать нить. Поскольку я обычно оперировал в одиночку, без ассистентов, он мне прекрасно подходил. Я пользуюсь им и по сей день.

Жена фермера все же оценила мои инструменты, пробормотав под нос: «Ну, хоть ножницы у вас приличные есть, — а помолчав, добавила: — Конечно, если вы умеете ими пользоваться».

Я надрезал кожу прямо под грудной клеткой — этот прием называется целиотомией, или лапаротомией, — и ввел руку внутрь. Черт! Наверное, потому что мы ворочали корову, ее матка теперь находилась под рубцом — огромным коровьим желудком. Я не мог дотянуться до матки через разрез, мне нужно было сначала разобраться с рубцом, набитым силосом и полным газов. Мне уже доводилось сталкиваться с подобным. Я слышал, что один ветеринар по ошибке разрезал рубец вместо матки.

Пришлось попросить фермера быстро вымыть грязные руки и с помощью жены попытаться отвести рубец в сторону, пока я буду перемещать матку так, чтобы сделать разрез. Я пытался снова и снова, но мне не удавалось приподнять матку так, чтобы можно было сделать разрез, — теленок был слишком большим. Мне просто не хватало сил, да и огромный рубец ухудшал видимость, хотя его удерживали четыре руки. А переворачивать корову на этом этапе было уже нельзя. Абсолютно кошмарный сценарий!

И вдруг с дороги донеслось пение: «Дидель-дидель- дидель-ду, дидель-дидель-дидель-ду». Два пьяных местных парня, возвращаясь домой из паба, распевали во все горло, и голоса их разносились далеко на морозном воздухе. Жена фермера кинулась на дорогу и привела их на помощь. На грязь им было наплевать, поскольку они и сами жили среди фермеров, да и животных в подобных ситуациях видели. Я велел им засучить рукава. В них проснулся соседский дух, и теперь мне помогали уже восемь рук. Я увеличил разрез, двое помощников тянули рубец вперед, один оттягивал кожу назад, а еще один помог мне вытащить матку наружу.

Матка начала медленно втягиваться обратно, но я успел сделать разрез и ухватить переднюю ножку теленка через амниотический мешок. Вскрыв мешок, я попросил одного из парней держать ножку. Пьяный кураж вмиг исчез, как только парень понял, что ему предстоит играть главную роль и от него зависит успех операции. Важно было не тянуть теленка слишком быстро, потому что мне хотелось ограничиться минимальным разрезом на стенке матки. Зашивать большой рваный разрез было бы слишком проблематично, особенно под рубцом. Я попросил парня тянуть медленно и осторожно или просто удерживать ножку, что он и делал, пока я доставал из кровавого разреза вторую. Сделал я это быстро и так же быстро нашел голову. Мы потянули, причем я продолжал контролировать размеры разреза на матке. Когда стало можно, я передал ножку второму парню, который к тому времени тоже уже протрезвел, а сам взялся за голову.

— Тянем! Теперь тянем все вместе!

С этими словами мы потянули теленка наружу и вверх, чтобы вытащить его. И в ту же минуту один из парней без предупреждения качнулся вперед и выплеснул все содержимое своего желудка прямо на мое стерильное операционное поле. Там было пиво, морковь, картошка и прочая полупереваренная дрянь. Я глазам своим не верил. Парень рухнул в грязь, а мы с его приятелем с ужасом смотрели на крах своих усилий. Фермер и его жена молчали, хотя руки их были испачканы рвотой, а на лицах застыл шок и отвращение. Но теленка мы все-таки вытащили. Лежа на соломе, заранее постеленной фермером, он до смешного напоминал пьяного, который никак не мог подняться.