– Ничего, – подбодрил меня Матвей, – погода в самый раз. Климáт.

Я предложил ему чаю, он отказался и продолжал оглядывать мою комнату.

– Книг у тебя вона… – Он махнул на стопки книг вдоль стены. – А что на полу – не пылятся?

– Я их целлофаном накрываю, – объяснил я.

Матвей пожевал свои губы и затем, словно решившись на что-то, достал из глубины тулупа завернутый в белую тряпицу брусок.

– Это, значит, чтобы в самый раз, – заторопился Матвей. – Как положено. Ты не обижай.

– Чего ты? – спросил я. – Это что?

– Вот сальца домашнего, попостнее выбрал тебе. Нам бы, конечно, за бутылкой посидеть, но ты мужик тверезый, так я сальца тебе. Чтобы, значит, вот… – И он начал разворачивать тряпицу, словно собираясь показать сало.

– Да зачем? – не понял я. – Ты это зачем?

– Дело-то какое… – Матвей сглотнул. – Мужик я еще не старый, первый, значит, на всю округу печник…

Я слушал.

– Дом хороший, наличники резные, – продолжал Матвей. – Поросят держу, курей. Хозяйство, значит, в самый раз.

Я кивнул.

– Присмотрел я себе в Тургае одну, тоже горбатенькую. Наташа, Панкратовых дочка. Ты не думай, – заполошился Матвей, – я и прямую могу взять – за меня пойдут. Вон хоть Вера Левчугова. Но я уж сам горбатенькую выбрал, вроде под пару – мне в самый раз.

Я снова кивнул, не понимая, зачем он мне это рассказывает.

За окном начало мести белым снегом, будто на мир опустили марлю, а где-то далеко-далеко белая яхта прокалывала высокой мачтой звезды и уходила в небо Южным Крестом. Но не здесь.

– Жениться хочу, – сказал Матвей. – Вот у меня какое к тебе, значит, дело.

– А я-то что? – удивился я. – Я тут при чем? Женись.

– Как же? – удивился и Матвей. – Дело-то какое… Сомневаюсь я насчет ребятишек.

– Чего сомневаешься?