Глава 55

Мирьям

— Извините, Савда Таировна, — в моем голосе нет ни капли сожаления, — но я вынуждена отказать вам в этой небольшой просьбе.

Специально добавляю «небольшой», чтобы родственница сполна прочувствовала, что ее судьба полностью завит от меня. Мы будто поменялись ролями. Теперь душевное равновесие Савды Таировы в моих руках.

Ведь только я — такая ненавистная ей дочь Сотниковой, могу повлиять на решения своего будущего мужа. Мой ответ звучит почти, как у профессиональных консультантов банка. Те так же остаются глухи и слепы к мольбам нерадивого клиента, неготовые оказать услугу по предоставлению очередного кредита из-за просрочек. Все потому, что они точно знают: человек не оправдает надежд.

Лимит на доверие исчерпан, а в случае Савды и вовсе не предоставлялся. Я верю только Давиду и полностью на него полагаюсь. И в чем бы его не обвиняли и как бы странно его поступки и действия не выглядели, я буду всегда на стороне любимого. Уж я-то знаю, если мой мужчина что-то делает, значит, это не просто так. Есть мотивы и веские.

Уверена, Давид не причинит вреда Марку!

Из груди Савды вырывается странный звук, и женщина порывисто встает со своего места. Стул с высокой классической спинкой опасно кренится от резко движения, а затем, качнувшись, опрокидывается на персидский ковер.

Наступила я все-таки шельме на хвост!

— Осторожнее, тетушка, — мои слова звучат, как вежливое предупреждение, только вот родственница воспринимает их по-своему — как издевку. Моя невинная фраза, словно сухой хворост, подкинутый в костер ее ненависти.

— Ты такая же, как и твоя дворняжка-мать! — цедит, брызгая ядом, родственница.

Началось!

Прячу руку в складках платья, скрывая в них такой не характерный для леди знак пальцем, которым обычно указывают, куда именно стоит пойти обидчику. В душе все буквально клокочет, но я стойко держусь. В голове мелькает дурацкая мысль, что Давид гордился бы мной и это дает мне второе дыхание. Медленно поднимаюсь c софы, словно королева со своего трона. Сжимаю сильнее челюсти.

«Спокойно, Мира! Если враг переходит на личные оскорбления, будь уверена — победа близко».

— Вы все сказали? — поднимаю бровь, ощущая, как висках начинает неприятно стучать.

«Боже, дай сил. Прошу, только дай сил, продержаться до ее ухода!» — мысленно обращаюсь к Всевышнему, а вслух продолжаю:

— Если так, то выход там!

Моя мимика абсолютно беспристрастна, несмотря на это, внутри горит адский огонь. Он лижет, извиваясь ало-оранжевым пламенем, мою душу, но не причиняет боль, а греет. Намекает на что-то так похожее на удовлетворение от мести. Месть за родителей, за безразличие, за сплетни, которые распускали злые языки многочисленных родственников со стороны отца.

— Гадина! — срывается Савда, теряя свое хваленое самообладание. — Дрянь! Тебя никогда не признают Юсуповы. Запомни, НИКОГДА!

Не могу не удивиться. Сколько же желчи в этой женщине!? Неужели она не понимает, что ненависть — одно из самых разрушительных чувств? Оно разъедает человека изнутри, словно кислота, совершенно не оставляя сил и эмоций на другие чувства. На какое-то мгновение мне даже становится жаль ее, где-то глубоко в душе. Очееень глубоко.