Любимые карие глаза щурятся от ярких лучей солнца, приобретая красивый оттенок цвета виски. Давид кажется таким беззаботным и очень милым, что невозможно не улыбнуться ему в ответ.

— Шутишь, что ли? — тараторю возбуждённо на эмоциях. — Да она великолепна! — приподнимаюсь на цыпочки и прижимаюсь губами к быстро бьющейся жилке на его шее, а затем, сложив их бантиком, подставляю для поцелуя.

Только вот у Давида, похоже, совсем другие планы на мой благодарный поцелуй. Он нежно ведет раскрытой ладонью по моей шее, а когда добирается до нижней губы чувственно сминает ее большим пальцем. Ласкает так медленно и аккуратно подушечками пальцев, что я непроизвольно прикрываю глаза. Все тело начинает покалывать словно небольшими иголочками. Приятно…

Такое ощущение, что сначала твердые мужские губы прикасаются изучающе, словно пробуя на вкус, но затем Давид углубляет поцелуй, заставляя меня задрожать, и уже вместо нежного и невесомого, он выходит страстным до дрожи. Спустя пару минут, Давид отстраняется, с шумом втягивает воздух в легкие, и нежно целует меня в макушку. Прячу лицо у него на груди, прислушиваясь с размеренному биению сердца. Так уютно, тепло, безопасно.

Хочется, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. Мощу лоб от неожиданно пришедшей на ум мысли.

Как такое возможно?!

С каждым днём я все сильнее и больше влюблюсь в своего жениха. Кажется, уже больше просто невозможно, но нет! Границы лишь только расширяются, освобождая для Давида все больше и больше места в моём сердце. И дело совсем не в деньгах, точнее, в них тоже… Но его забота, внимательность, нежность — это нереально игнорировать. Ведь даже марка автомобиля точь-в-точь такая, как была у самого Давида — та самая, которую я уничтожила своими неосторожными гонками с Марком.

Он запомнил тогда мои слова: «твоя машина — мечта! Я когда-нибудь… лет так через двадцать, обязательно заработаю на неё!».

— Спасибо, милый, — поднимаю взгляд на Давида, едва прикасаясь к его гладко выбритой щеке кончиками пальцев. — Любовь и правда все время была рядом, — громко всхлипываю и по щекам текут слезы. — Всего-то стоило протянуть руку.

— Не плачь, — Давид поспешно смахивает мои слезы, которые, как на зло, не хотят останавливаться. — Не надо, Мирьям.

— Мне кажется, — всхлипываю душераздирающе, — все это время я будто спала. Понимаешь? А сейчас проснулась.

— Понимаю, — неожиданно откликается Давид, сжимая мои плечи пальцами, разминая скованные мышцы, расслабляя их. — Все это время и я будто жил в кошмарном сне. Искал тебя, а ты убегала от меня. Не представляешь, сколько раз я просыпался в холодном поту с твоими именем на губах.

— Я не предавала тебя, — вырывается с отчаяньем то, что я так долго держала в себе. — Он позвонил и представился старым другом отца, — тараторю так быстро, что слова сливаются, — что дескать он акционер проекта, а потом, — шмыгаю носом, — Лазарев сказал, что хочет подъехать, чтобы, пока я не приду в себя, помочь по вопросам бизнеса. Его интересовала та папка. Ну, и я сама ее отдала. Какая же я дура, Давид! — поднимаю взгляд и, несмотря на пелену слез, вижу все эмоции, написанные на лице жениха.

Нет, он не зол, не разочарован. Давид смотрит с грустью и сочувствием.

— Не надо, малышка, — любимый обхватывает ладонями мою голову и на секунду касается лбом моего лба. — Не трави ни себе, ни мне душу, — отстранившись, он твердо произносит: — Ты ни в чем не виновата, — сжимает кулаки, и цедит сквозь зубы. — Лазарев сыграл на твоей доверчивости, да еще и воспользовался тем, что ты была разбита и дезориентирована, — а затем добавляет то, от чего у меня стынет кровь в жилах. — Убью его.

— Давид! — шокировано охаю, сжимая машинально лацканы его светло-коричневого пиджака.

— Я имел ввиду финансово, — усмехается любимый, посылая своим ответом волны облегчения по всему телу. — Сделаю банкротом, изгоем.

— Ты простишь меня когда-нибудь? — вглядываюсь с надеждой в лицо Давида. — Сможешь доверять?

— Мне не за что тебя прощать, Мирьям, — смахивает нежно с моего лица выбившиеся из ажурной французской косы темные пряди. — А вот ты сможешь простить за то, что я поверил отцу? Тот лист из дневника и видео…

Поспешно прижимаю палец к его губам, не давая закончить мысль. Мне все и так понятно. Мансур Шамилевич возомнил себя вершителем судеб, сыграл на наших слабостях…