Глава 27

Мирьям

Зафиксировав сзади шею так, что я даже не могу пошевелиться, Давид продолжает терзать мой рот жарким влажным поцелуем. Неожиданно темп и напор сменяются, уступая мягким неспешным движениям.

Язык Давида касается нёба нежным ласковым прикосновением, затем проходится по кромке зубов. Плавлюсь, таю, воспаряю к небесам. Все, что могу — это смиренно стоять и все сильнее сжимать запястья Давида, ощущая под пальцами гладкую горячую кожу, покрытую грубоватыми темными волосками. Язык Садулаева, словно играючи и дразня, проходится по моим приоткрытым губам, а затем вновь чувственно ныряет в горячую влажную глубину.

Большой палец бывшего неторопливо проходит, едва касаясь яремной впадины, заставляя слегка запрокинуть голову назад. В висках стучит глухим отбойным молотком, а внизу живота неожиданно воспаряют, порхая разноцветными крыльями, пестрые бабочки. Боже! Резко открываю глаза, понимая, что вовсе и не бабочки это, а… малыш! Наш с Давидом малыш! Всю негу словно рукой снимает. — Ой! Громкое женское восклицание заставляет Давида поспешно разорвать страстный до неприличия поцелуй, а меня испуганно затаить дыхание.

Уши закладывает так, будто я только что резко вышла из зоны турбулентности. На секунду перед глазами предстает образ разгневанной кареглазой блондинки.

С осторожностью выглядываю из-за спины Давида, совершенно не зная, к чему готовиться, но к своему большому облегчению вижу оторопевшую Ожерельеву. Анька Ожерельева с огромными, как блюдца, голубыми глазами, стоит на пороге кабинета, все еще растерянно держась за продолговатую ручку двери.

Подруга таращится на нас с Давидом так, будто мы два инопланетянина, сошедших с далекой планеты Нибириус. Надо отдать должное, девушка достаточно быстро сориентировалась, не смотря на достаточно пикантную ситуацию, и попыталась красиво выйти из сложившихся обстоятельств. Ну, как красиво…

— Пардон, — смешно и старомодно извиняется Аня. — Я шла в столовую, но мой внутренний навигатор сбился с пути, и я… — запинаясь и заикаясь лепечет подруга.

— Свободна! — одно слово из уст Садулаева и Ожерельеву буквально за секунду словно сдувает ветром с порога.

Как только за Анькой закрывается дверь, возмущенно вскидываю голову.

— Это было очень грубо, Давид.

Не смотря на мою браваду, я не то, что чувствую себя неловко, испытываю почти самый настоящий шок! Я только что целовалась с Садулаевым Давидом Мансуровичем. Губы слегка саднит, и я принимаюсь безбожно краснеть.

В отличии от меня, Давид выглядит невозмутимо. Возбуждение выдает лишь только крупная вена, что быстро бьется на жилистой мощной шее. Садулаев безразлично пожимает широкими, как у пловца, плечами.

— Еще чуть-чуть и она бы грохнулась в обморок. Я ей помог. Можешь не благодарить.

Почти теряю дар речи. Ах, ты ж… высокомерный болван! Самовлюблённый, упрям…

Бывший приподнимает бровь, и я на секунду пугаюсь, что произнесла все ЭТО вслух.

— Черт! — неожиданно негромко ругается Давид, поднимая руку, чтобы свериться со временем на черных часах с блестящим циферблатом. — Совсем забыл про Фэн Юйсана. У меня встреча назначена в «Белом кролике» на десять.