Боже! Надо же такое ляпнуть!

Вкусный… Сейчас керамогранит под моими ногами разверзнется, и я провалюсь от стыда.

Пусть!

Так будет даже лучше. Но все же характер бойца не позволяет сдаться, поэтому я пытаюсь выкрутиться из своего «скользкого» положения.

— То есть, я хотела сказать, — пожимаю плечами, как можно непринуждённее, — аромат хороший. Это из последней коллекции, да? Кажется «Гуччи»? — голос дрожит, но я не сдаюсь. Тону в темных глазах, которые, кажется, ласкают своей бархатной тьмой. Садулаев сейчас выглядит самым настоящим князем Тьмы, повелителем пороков и запретных наслаждений. А кто же тогда я? Должно быть, одна из заблудших и потерянных душ.

— Потянул мышцу в зале, ерунда, — его губ касается легкая тень улыбки, от которой тут же появляется ямочка на правой щеке.

До сих пор занимается боксом? Раньше, насколько я помню, Давид не пропускал ни одной тренировки.

— Дай, гляну?

Неужели это сказала я?

Глаза широко раскрываются, когда Садулаев послушно садится на стул возле меня, намекая этим жестом на то, что он в моем полном распоряжении. Облизываю внезапно пересохшие губы. Пальцы слегка подрагивают, когда тянусь к вороту его рубашки, чтобы расстегнуть верхние пуговицы.

Что я делаю?!

Разум, запертый за толстой бронированной дверью, не может пробиться. Что-то сдерживает его… Пальцы порхают, словно крылья бабочки, от одной плоской пуговки к другой, пока я не останавливаюсь посреди тяжело вздымающейся широкой грудной клетки. По тому, как она стала быстрее подниматься и опадать, понимаю, что не одна я до дрожи взволнована происходящим.

Я только гляну и все. Мне просто нужно убедиться, что с ним все в порядке. Автоматически убираю полы рубашки в стороны и приоткрываю рефлекторно губы. Большой багровый синяк весь испещрённый синими прожилками… Выглядит жутко, но почему-то вызывает смешенные чувства. Веду подушечкой пальца вдоль кровоподтека. Мышца Давида непроизвольно сокращается от моих движений. Вскидываю взгляд на его лицо. Темные глаза прикрыты длинными черными ресницами.

Мимика такая, как будто ему больно, но это не так. Сильные пальцы настойчиво по-хозяйски обхватывают мою ногу. Жгут, словно языками пламени чуть выше колена, и принимаются двигаться выше.

Он делает это так медленно, словно проверяет на прочность мои и так расшатавшиеся нервы. Приоткрываю губы, ощущая взгляд Давида, который впивается в них, словно коршун. Ладонь Садулаева движется одновременно с моей ладонью. Это словно игра, в которой нет правил, нет выигравших и нет проигравших. Ощущаю себя словно во хмелю, млею о прикосновения к горячей коже… Так забываюсь, что, прикусив губу, слегка провожу ногтями по дельтовидной мышце.

— С кем… ты так…?

Я не дурочка. Этот удар совсем не похож на те, что я видела раньше у него после тренировок. Четкая линия рта Давида становится тверже. Глаза горят каким-то вызовом, когда он отвечает:

— С Максом.

С губ срывается странный громкий звук. То ли удивление, то ли…

Давид резко поднимается со стула. Вновь возвышается надо мной. Желваки играют на скулах, ноздри раздуваются. Садулаев протягивает руку и нежно проводит пальцем по моей щеке, но, когда большой палец спускается ниже и сминает мои губы, в карих глазах мелькает какая-то безжалостная решимость.