Голос был ласковым. Что-то щекотало мою руку. Веки, казалось, слиплись. Я поднял руку, и ладонь натолкнулась на гладкую поверхность лицевой пластины.

– Просыпайся, – уже не так ласково.

От этой смены тона по нервам прошла легкая щекотка адреналина. Я энергично поморгал и сфокусировал зрение. Марсианин по-прежнему был здесь – че, правда, что ли, Так? – но перед ним, на безопасном расстоянии в трех-четырех метрах от меня, стояла фигура в костюме из полисплава с «санджетом» в руках.

До моей руки снова кто-то дотронулся. Я склонил шлем и посмотрел вниз. Перчатку ощупывали тоненькие рецепторы одной из марсианских машин. Я отпихнул ее в сторону. Она запищала и слегка попятилась, затем опять, как ни в чем не бывало, покатилась ко мне.

Каррера рассмеялся. Его смех показался мне слишком громким. Как будто трепетавшие в моей голове крылья оставили ее пустой и такой же хрупкой, как мумифицированные останки, с которыми я делил комнату.

– Вот-вот. Эта херовина меня к тебе и привела, можешь себе представить? Полезная оказалась зверушка.

Тут уж рассмеялся и я. Это показалось мне на тот момент самой подходящей реакцией. Командир «Клина» присоединился к веселью. Подняв левую руку с интерфейсником, он захохотал еще громче:

– Ты меня вот этим надеялся уложить?

– Да не особенно надеялся.

Наш смех оборвался. Его лицевая пластина поднялась, и передо мной возникло его лицо. Под глазами залегли тени. Похоже, даже за то недолгое время, что он провел, выслеживая меня в лабиринте марсианского корабля, он порядком вымотался.

Я напряг ладонь, всего один раз, в слабой надежде, что пистолет Ломанако не залочен персонально на него, а способен взаимодействовать с любой ладонной пластиной «Клина». Каррера заметил мой жест и, отрицательно качнув головой, бросил интерфейсник мне на колени.

– Все равно разряжен. Держи, если хочешь, – некоторым помогает иметь при себе оружие. Чувствуют с ним себя лучше. Наверное, оно им что-то заменяет. Руку матери. Или собственный член. Не хочешь принять смерть стоя?

– Нет, – мягко ответил я.

– Может, откроешь шлем?

– Зачем?

– Просто предоставляю тебе такую возможность.

– Айзек… – я кашлянул.

В горле словно засел комок ржавой проволоки. Слова с трудом процарапывались наружу. Произнести их вдруг показалось чрезвычайно важным.

– Айзек, прости.

Прощения просить будешь потом.