– Так вы, значит, и на занятиях по английскому баклуши били? Хорош гардемарин, нечего сказать…

Мичман потупился.

– Так ведь музыка… шумно. Не разобрать!

– Учите, юноша, учите. К нам на борт наверняка кто-нибудь из их офицеров попросится на всю кампанию – вот вам и практика. Наука на вороту не виснет, а языки – так и в особенности. А поют они примерно следующее…

Он прислушался и пропел несколько строчек, не попадая в несущуюся с берега мелодию.

– Джон Браун – это кто? – спросил мичман. – Какой-то их полководец, генерал?

Взгляд, брошенный старшим офицером на собеседника был красноречивым донельзя.

– Джон Браун – со вздохом обречённости начал старший офицер, – это никакой не генерал, и даже не военный. Хотя, воинственностью он отличался изрядной – одним из первых собрал вооружённый отряд колонистов, чтобы бороться против рабовладения в штате Канзас. После налёта на арсенал его схватили и повесили, после чего северяне, его единомышленники сделали из Джона Брауна настоящую икону аболиционистов. Аболиционисты, – пояснил он после недолгой паузы – это белые американцы, противники рабства.

Мичман потерянно кивнул. Ему остро захотелось провалиться сквозь доски палубы. А может, и не одной палубы, а сразу двух – и задержаться только на выпуклой, «черепаховой» броне, защищающей сверху подводную часть «Клеопатры».

– А знаете, что самое забавное? – продолжал старший офицер, не заметивший душевных терзаний своего подопечного. – Ту же самую песню охотно пели и по другую сторону фронта, у конфедератов. Разумеется, с другими словами. Вот, примерно так…

– Да, забавно… – кивнул мичман.

– А вы что хотнли, батенька? Гражданская война – она такая… По обе стороны сражаются вчерашние соседи, если не родственники. Вполне естественно, что и музыкальные пристрастия у них схожие.

По палубе разнеслись заливистые трели боцманских дудок. Старший офицер встрепенулся.

– Свистают к построению. Это, надо думать, перед увольнением на берег – Иван Фёдорыч намерен самолично напутствовать наших чудо-богатырей, чтобы на радостях не разнесли Новый Йорк вдребезги. Пойдёмте-ка и мы, негоже запаздывать…

– …здесь полно бандитов, мошенников и прочих лихих людей. В иные кварталы даже полиция старается не заходить. До перестрелок дело доходило, до уличных боёв, особенно, когда власти стали силой набирать рекрутов в армию северян по бедным кварталам!

– Чисто как у нас, на Хитровке… – шепнул соседу матрос в первом ряду, судя по «акающему» выговору, родом из Первопрестольной. – Туда тоже окромя тамошнего околоточного никто заходить не решается.

И немедленно заработал тычок кулаком в рёбра от стоящего рядом кондуктора: «не болтать в строю, лярва худая!». От Повалишина мимолётный непорядок не укрылся – он смерил виновника ледяным взглядом, от чего тот словно усох, и продолжил:

– Вы, ребята, сейчас непременно двинетесь по кабакам. Ничего против не имею – ваше полное право, заслужили стольких-то недель в море. Но когда занесёт вас на Уотер-стрит – а вас туда занесёт, уж поверьте! – то ушки держите на макушке. Тамошние кабаки самые скандальные, и известны тем, что в них орудуют отъявленные мерзавцы. И ладно бы, они просто грабили пьяных матросов – это вам было бы только на пользу, меньше выпьете виски – так нет, ещё и продают обманным путём на иностранные суда. Подсядет эдакий сладкоречивый, нальёт стаканчик, а очнёшься – ты уже на неизвестно чьей палубе и назад дорога заказана! Всё ясно?

Он оглядел строй тёмно-синих, тщательно отутюженных голландок.

– Вот тебе, Кочергин, понятно?