— Дон Хуан, возьмите эту галеру на буксир.

— Трупы нехристей за борт?

Каэтани пожал плечами.

— Разумеется. Не забудьте снять с них всё ценное.

Через несколько минут, когда край солнечного диска уже коснулся горизонта, христиане взяли курс на север. Пошли против ветра и на тех венецианских галерах, где перед боем срубили мачты[12], ставить их назад не стали.

К десяти галерам Каэтани прибавились восемь из отряда ди Кардона и три захваченных турецких. Отдав распоряжения по эскадре, герцог спустился вниз, перевести дух. Каютой любезно поделился де Коронадо. Конечно, вдвоём здесь было не повернуться, тесновато, койка всего одна, но спать Каэтани надеялся в своей палатке, которую, разумеется, уже должен был развернуть в Порто-Петала расторопный и исполнительный капитан "Грифона" Алессандро Негрони.

Слуга Хуана Васкеса помог разоблачиться, подал воду для умывания и Онорато, не снимая сапог растянулся на койке.

Расслабиться никак не получалось. Перед глазами как наяву вставали кровавые картины минувшего дня. Ему захотелось перечитать Геродота, тот эпизод, самый любимый, посвящённый Саламинскому сражению.

В его каюте на "Грифоне" на полке стояли книги, с которыми он не расставался даже на войне. Плутарх, Геродот, Юстин, три тома из недавно открытого и изданного на языке оригинала обширного труда Диодора Сицилийского. Онорато любил читать именно на древнегреческом, хотя знал его не так хорошо, как латынь, и первоначально познакомился с трудом Отца Истории в переводе Лоренцо Валлы, изданном ещё в прошлом веке. Книги в дорогом и отлично сохранившемся переплёте за внушительную сумму приобрёл его дед Камилло незадолго до своей смерти. Онорато было тогда восемь лет и как всякий мальчишка он жадно интересовался древней историей, предпочитая, разумеется, рассказы о войнах и воинах. Правда до древнегреческих текстов добрался попозже, отроком.

И вот он самолично испытал всё то, что выпало на долю Фемистокла и Аристида, его любимого героя. Сейчас, как никогда прежде хотелось вновь погрузиться в эти строки, сравнить ощущения, давние мальчишеские грёзы и обретённую реальность.

Да, она оказалась куда суровее, чем он мог вообразить, а ведь то был не первый его бой. Ему уже приходилось сражаться с берберскими пиратами, но с нынешней бойней те стычки и близко сравниться не могли.

Увы, де Коронадо не был книжником. Оставалось надеяться, что библиотека в каюте "Грифона" не пострадала от какого-нибудь случайного ядра, прошившего борт.

Мало-помалу тело расслабилось, но возбуждённый переживаниями разум отдыхать не собирался и жаждал деятельности. Онорато кликнул слугу и велел привести к нему тех двух гребцов, благодаря которым он остался жив.

Гребцы вошли в каюту в сопровождении Серено. Тот из бывших рабов, что был постарше, верзила, столь ловко обращавшийся с цепью, треснулся лбом о дверной косяк и ругнулся на непонятном языке.

Онорато сел на койке.

— Я ещё раз благодарю вас за спасение. Прошу вас, назовитесь, расскажите, как попали в плен. Обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, дабы помочь вам вернуться на родину.

Верзила нахмурился и вопросительно уставился на товарища, который на вид был помоложе. Весь облик здоровяка говорил о том, что из тирады Каэтани он не понял ни слова, отчего Онорато заключил, что бывшие рабы конечно же не итальянцы, и вряд ли испанцы. На греков или далматов они тоже не были похожи — оба светлокожие и русоволосые.

Товарищ верзилы некоторое время морщил лоб и жевал губами, будто подбирал слова. Наконец медленно, спотыкаясь через слово, заговорил по-итальянски. С чудовищным и совершенно незнакомым акцентом.

— Мы, светлейший князь, государя Ивана Васильевича служилые люди. Я зовусь Федька, Михайлов сын Ломов, подьячий пушечного стола Разрядного приказа. А товарищ мой — Никита Андреев Ветлужанин, сын боярский. В полон мы угодили нынешним летом при татарском разорении, когда царь крымский Москву спалил.

Некоторые слова Фёдор не смог перевести и сказал по-русски. Онорато разобрал не более половины фразы. Главное, однако, уловил.