Прощения просила.
Развелся. Пережил. Писал.
Дружил и не влюблялся.
Поигрывал и попивал,
Ни черта не боялся.
Душой своей не дорожил,
Старея понемногу.
Стихи безбожные сложил
И отдал душу Богу.
1975
«Демократичны русские пивные…»
Демократичны русские пивные. Бухие старикашки-домовые Соседствуют с майором КГБ. Художник, заскочивший на минутку, Квартальную притиснул проститутку С креветочным ошметком на губе. У каждого есть склонность к разговору Поэт читает эпиграммы вору, А участковый с диссидентом пьет… Свершается загадочное действо: Интеллигент нисходит до плебейства, И мысли изрекает идиот. Пропитанный миазмами маразма, Табачный дым живет, как протоплазма, И нас почти не видно в том дыму. Лишь зыбко пляшут профили косые… Иного нет пути понять Россию, Как только с нею спиться самому. 1975
Первое мая
Тихие пьяницы и драчуны, В сквер выползающие на рассвете, — Дети великой Советской страны. И, несомненно, — счастливые дети. Да хоть возьмите, к примеру, меня: Стоит лишь утречком опохмелиться — Рвется душа в поднебесье, звеня, Словно из пепла восставшая птица. А на планете царит Первомай. Мирные выстрелы почек зеленых. Выше, товарищ, стакан подымай В наших веселых рабочих колоннах! Праздничный вечер. Роскошный салют, Словно корабль, выплывает из мрака. Слышу: кого-то поблизости бьют. Вижу: и вправду — отличная драка! Славно с разбегу врезаться в толпу, Славно быть толстым и густобородым Сильным евреем, связавшим судьбу С братским великим российским народом! …Утром, опухший, очухаюсь я. Долго ли мне колобродить на свете!.. Господи, бедная дочка моя! Господи, Господи, Бедные дети! 1974
«Руси веселие есть пити и блевати…»
Руси веселие есть пити и блевати. Лежит мой друг в заблеванной кровати, Мохнатый бородатый берендей, Ассимилированный иудей. Его мутит. Он вновь клонится к полу, И стонет он, и требует рассолу, Ладонь его трясется на весу — И я рассол товарищу несу. Вчера мы много пили. Пели песни. А нынче — приступы асфальтовой болезни, Печать стыда и боли на лице, Похмельная забота о винце. Где наша вера? Поиски? Идеи? Пьют по-российски нынче иудеи. Естественно: чем больше водки пьем, Тем легче нам мириться с бытием. Ах, родина! Ты нежно нас растила, Обрезанные члены нам простила, Но строго приказала: «Иудей! Ничем не отличайся от людей!» Гудит пивная. Друг мой лезет в драку. Вцепился он в какого-то бродягу… Шумит толпа. Свершается судьба. Мой милый друг! И мы с тобой — толпа… Домой плетемся пьяно и нелепо, Над нами виснет пасмурное небо, Роняя капли горьких Божьих слез… Ты плачешь, Бог? Ты — Ягве? Ты — Христос? 1974
Птица-правда
Боже, что это со мною! В сердце — ужас и восторг. Я сейчас перед толпою Правду из души исторг. Воспарила, закружила Над внимательной толпой, Над патрульною машиной, Над враждебною Москвой. Крылья черные простерла И в горячечном бреду Птица-правда во все горло Напророчила беду. Ах, напрасно! Ах, напрасно! Сумасшедший, идиот! Я же знаю, как опасно Правду выпустить в полет. Далеко ли тут до краха! Близко дальние края… Ах, зачем сильнее страха Гордость пьяная моя! …К небу обративши лица, Смотрит весь честной народ, Как медлительная птица В клюве жизнь мою несет. 1975
Иерусалим
Ах, эти горы! Лежбище женщин нагих, Пышных матрон, Чьи округлости к небу воздеты, Волны горячих грудей И провалы прохладных пупков, Темные впадины Тайных пещерных влагалищ. Страстный владыка Нисходит ночною порой В чудный гарем И ласкает прекрасных наложниц И по утрам золотым Не росою блистает трава — Это семя Господне, Животворящее семя. В колыбели ладоней К престолу отца вознесен, Многократно умыт Родовою тяжелою кровью, Этот утренний город, Бессмертный Иерусалим, Этот вечный ребенок, Рожденный великой любовью. 1.1977