На деле же реальность, с которой Рим на Тибре был вынужден смириться той голодной зимой, была гораздо менее величественной и торжественной, чем можно было судить по фантазиям впавшего в опалу вслед за своим казненным покровителем поэта. О чем свидетельствовал в своей «Новой истории» уже цитировавшийся нами Зосим(а).
Современник тех трагических для Рима и римлян, «запертых, как свычно скотине, боязньми» (Клавдиан) событий, вполне достойный доверия (хоть и язычник, верящий притом в официальную версию о «предательстве императора Запада мятежником Стилихоном»):
«Смерть Серены, однако, не заставила Алариха прекратить осаду (похоже, убийцы вдовы Стилихона сами поверили своим возведенным на нее необоснованным обвинениям в «измене» — В.А.). Он окружил город со всеми воротами и, завладев рекой Тибр, перекрыл проникновение продовольственных запасов из порта (Остии в устье Тибра — В.А.). Несмотря на то, что римляне осознавали (это еще большой вопрос, осознавали ли? — В.А.) всю тяжесть положения, они все же решили держать оборону, ожидая, что в любой день может прийти помощь городу из Равенны» («Новая история»).
Коль скоро это так, римляне все еще не поняли, что в Равенне нет второго Стилихона (чьи бюсты и статуи были при всенародном ликовании низвергнуты не только там, но и в самом Первом Риме).
«Однако, когда никто так и не пришел, их надежды погибли. Римляне решили сократить свой продовольственный паек и съедать лишь половину от ранее положенной нормы. Еще позднее, когда нужда усугубилась, от прежней нормы осталась лишь треть. Когда не осталось уже никаких надежд на снятие осады, а запасы продовольствия иссякли, голодающих горожан внезапно охватила чума. Трупы лежали везде и, так как трупы не могли быть похоронены за городом из-за перекрытия врагом всех выходов, город стал их могилой» (Зосим).
К упоминанию античными источниками названий тех или иных эпидемических заболеваний следует относиться осторожно. Поскольку боевых действий за Рим еще не велось, а зимой в Риме достаточно холодно, непогребенные мертвецы и трупы животных вряд ли могли вызвать в осажденном «центре обитаемого мира» эпидемию чумы. Скорее град на Тибре поразила эпидемия холеры или, может быть, дизентерии. Вызванная поеданием осажденными «потомками Энея и Ромула» того, что людям употреблять в пищу ни в коем случае не рекомендуется.
«Когда их (римлян — В.А.) положение стало безвыходным, над людьми нависла угроза людоедства. Из-за всеобщей ненависти и отвращения к людям, облеченным властью, римляне решили отправить к врагу посольство, которое довело бы до его сведения, что осажденные готовы на мир, но только на приемлемых условиях. Но они также готовы сражаться, потому что римский народ, взявшийся за оружие, вследствие его постоянного употребления и в дальнейшем не страшится боевых столкновений».
Столь угрожающий тон римских послов, достаточно тщетно пытавшихся напомнить о былом военном могуществе Рима, видимо, основывался на надежде, что Аларих (чей страх перед всякого рода «моровыми поветриями» и вообще болезнями был хорошо известен — он будто предчувствовал свою судьбу) лично не принимает участия в осаде «Вечного Города». А подчиненного ему второстепенного полководца (между прочим, по слухам — одного из друзей Стилихона), возможно, удастся запугать подобными угрозами. И заставить «суеверного варвара» поторопиться заключить мир, а затем — уйти из-под стен миллионного (хотя многие историки считают население тогдашнего Рима на Тибре значительно меньшим — В.А.) города, переполненного больными и умершими от эпидемии. Тем более что, по Зосиму, «зловонного запаха от трупов было бы достаточно, чтобы умертвить живых (в т. ч. и готов, до которых он, конечно, доносился — В.А.)» (Зосим).
Однако, вопреки надеждам осажденных, Аларих присутствовал в военном стане готов, осаждавших Рим, собственной персоной.
И даже сам руководил осадой города на Тибре. О чем наперебой сообщают все античные историки:
«Когда Аларих услышал, что римский народ занимается военными упражнениями и готов сражаться, он сказал, что густую траву легче косить, чем редкую, и рассмеялся в адрес послов. Но когда они перешли к обсуждению мирных условий, он стал использовать выражения, чрезмерные даже для надменного варвара (вот она, оскорбленная римская гордость! — В.А.). Он заявил, что может снять осаду не иначе и не раньше, пока не заберет себе все имеющееся в городе золото и серебро, а кроме того и всю домашнюю утварь и рабов-варваров» (Зосим).
Совершенно ясно, что Аларих не стал бы так себя вести, если бы допускал возможность подхода на помощь Ветхому Риму свежих имперских войск. То, что Равенна могла противопоставить ему после убийства Стилихона, вызывало у него только насмешку. Нам же остается лишь недоумевать по поводу причин столь самоубийственной наглости кровожадных равеннских святош в столь безвыходной ситуации. Судя по категорическому требованию Алариха выдать ему только рабов-«варваров» (а не, скажем, рабов-эллинов, пребывавших в римском услужении), можно предположить, что он ощущал себя не только царем готов, но и мстителем за всех германцев. Столетиями истребляемых и угнетаемых «сынами Ромула», по присвоенному теми себе «праву сильного» и по слову своего «национального поэта» Публия Вергилия Марона:
Аларих был намерен «положить конец всем этим римским безобразиям». Чтобы германские «варвары» больше не служили римлянам в войсках, латифундиях, рудниках, городах, на галерах и Бог еще знает где еще. Они должны были обрести в Римской державе равноправие с римлянами. И совместно с римлянами править «мировой» империей. Когда же безмерно униженные римские послы — испанец Василий и трибун императорских нотариев Иоанн (знавший Алариха еще по службе в римском войске и даже, по Зосиму, друг вестготского царя) осмелились спросить Алариха, что же он намерен оставить римским гражданам, лишенным им всего имущества, восточноримский магистр милитум лаконично отвечал: «Их жизни».
На этих условиях (подкрепленных выдачей ему в качестве заложников, мужских отпрысков знатнейших римских семейств) Аларих был готов заключить не только мир, но и военный союз с императором Гонорием и выступить с западными римлянами в поход против всех их врагов (если и против восточных римлян, то как же Евтропий в нем ошибся!).
Добившись от Алариха хотя бы перемирия, Василий с Иоанном возвратились в «Вечный Город». Несколько дней прошли в попытках римлян и вестготов обмануть друг друга. Римляне воевать на самом деле не могли и не хотели. Аларих же, хотя и мог ворваться в Ветхий Рим, остерегался сделать это, пока там свирепствовала «чума». Но наконец восточноримский магистр милитум добился своего. Получив от западных римлян, хотя и не все их имущество, но все-таки большую контрибуцию: пять тысяч фунтов золота, тридцать тысяч фунтов серебра, четыре тысячи шелковых туник, три тысячи выделанных и окрашенных в пурпур овечьих шкур (вариант: покрывал) и три тысячи фунтов перца (очень дорогой в те, как и в последующие, времена, заморской приправы к пресной пище жителей античной Экумены с лимитрофами; не зря богача именовали образно «мешком перца»). Этот весьма примечательный список демонстрирует нам, что Аларих взял с Рима контрибуцию, думая, прежде всего, об удовлетворении потребностей «белой кости» — поддерживавшей его готской верхушки, успевшей уже давно привыкнуть к роскоши. А не о нуждах простых готских (и не только готских) воинов, уж конечно, думавших, в первую очередь, не о пурпуре и перце (хотя шелковые одежды, служившие лучшей защитой от паразитов, могли, конечно, заинтересовать и готскую «черную кость»). Как бы то ни было, разбойникам-грабителям жилось в те времена не хуже, чем сейчас. А уж их предводители могли прямо-таки купаться в роскоши. Выжатая Аларихом из Первого Рима разом контрибуция была сопоставима, в пересчете на звонкую монету, с суммой ежегодной дани, выплачиваемой впоследствии Вторым Римом гуннам грозного Аттилы. Пока что пребывавшего, согласно некоторым источникам, за стенами Ветхого Рима в качестве заложника и очевидца осады «Вечного Города» Аларихом.
Поскольку же, как пишет Зосим: «в то время в городской казне совершенно не было денег (Рим был доведен своими правителями до банкротства! — В.А.) сенаторы должны были внести выкупные суммы (контрибуцию — В.А.) в зависимости от размеров своего имущества». Тем не менее, оказалось невозможно «целиком собрать всю сумму или потому, что ВЛАДЕЛЬЦЫ СКРЫЛИ КАКУЮ-ТО ЧАСТЬ (выделено здесь и далее нами — В.А.), или же потому, что ГОРОД БЫЛ ДОВЕДЕН ДО БЕДНОСТИ ВСЛЕДСТВИЕ НЕПРЕРЫВНЫХ КОРЫСТОЛЮБИВЫХ ИМПЕРАТОРСКИХ ПОБОРОВ. Так злой дух, которым было охвачено человечество, ныне преследовал римлян и подталкивал их к крайней озлобленности. Горожане (среди которых, по Зосиму — и не только! — были все еще сильны симпатии к языческому «родноверию» — В.А.) решили возместить недостающее за счет убранства на статуях богов (остававшихся нетронутыми, хотя со времен Константина I Великого, а уж тем более — Феодосия I Великого, Римская империя официально считалась христианской — В.А.). Они просто расплатились древними предметами, освященными религиозными обрядами и украшенными, под опекой которых находилось все процветание города (и это пишет восточноримский историк VI в.! — В.А.). После забвения древних обрядов оно стало безжизненными и беспомощными (выходит, во всех бедах Рима виноваты христиане! — В.А.). И когда все, что способствовало разрушению города, случилось сразу, римляне не только лишили изображения богов их убранства, но и расплавили некоторые золотые и серебряные статуи богов, не исключая статуи, олицетворявшей Мужество, которое римляне называли «Виртус» (Зосим писал по-гречески). Когда эта статуя была уничтожена, конечно, исчезли и все те мужество и сила, которые еще оставались у римлян. Тогда сбылось то, что предсказывали сведущие в религиозных делах и дедовских обычаях люди» («Новая история»).
Данные свидетельства, приводимые Зосимом, и тенденция, характерная для его «Новой истории», делают этого хрониста рупором греко-римской языческой партии, возлагавшей вину за упадок и гибель Ветхого Рима всецело на христианство. По их мнению, именно эта новая вера изгнала и заменила собой староримские добродетели — «мос майорум», «нравы предков», которым Рим был на протяжении столетий обязан всем своим могуществом и блеском. Да и злокозненный царь готов, вынудивший римлян осквернить и уничтожить статуи «родных богов», был христианином (православным или арианином — неважно). И довершил искоренение язычества, не довершенное Константином и Феодосием Великими…
Получив контрибуцию и знатных заложников, Аларих снял осаду с Первого Рима и отступил (по Зосиму) в Тускию (лат. Тускул), т. е. в нынешнюю североитальянскую область Тоскану (некогда — центр цивилизации этрусков, тщетно присылавших в Ветхий Рим своих жрецов в попытке восстановить там языческий культ). Оттуда он вступил в переговоры с императором Гонорием. Фактически Рим на Тибре уже был во власти Алариха. Он мог в любой момент подпалить «Вечный Город» со всех концов, а его многочисленное, но неорганизованное, как овечье стадо без пастыря, население перебить или угнать в полон. Гонорий же сидел в надежно защищенной стенами и болотами Равенне, неспособный сделать вылазку, чтоб нанести удар Алариху, и неуязвимый для вестготского царя и магистра милитум Востока. Вопреки ожиданиям Алариха, у императора римского Запада, кормившего на досуге своих кур и петухов, оказались более крепкие нервы. Сплотившаяся вокруг Гонория «антигерманская партия», так успешно свалившая Стилихона, не желала видеть во главе римских войск, вместо уничтоженного ею грозного вандала, гота Алариха. Поэтому Гонорий отклонил требование Алариха пожаловать ему высший римский военный чин, а также власть над Нориком и Венетией, в качестве римского префекта. Его «староримляне» не желали больше вступать с «германскими варварами» в договорные отношения.
Попробуем представить себе реакцию других царей на столь безапелляционный ответ. Александр Македонский приказал бы построить плоты, мосты, дамбы, насыпи и, пусть даже ценой огромных жертв, взял бы Равенну приступом (как когда-то — Тир, вообще располагавшийся на острове в Средиземном море). Аттила от досады вырезал бы все бесчисленное население Ветхого Рима. А вот христианин (хоть и арианин) Аларих ничего подобного не сделал. В течение последующих двух военных лет он играл с Ветхим Римом словно кошка с мышью. При этом бедная римская мышь беспомощно сидела в мышеловке, без всякой надежды вырваться из нее, а готская кошка — Аларих — рыскала по Италии в поисках добычи. Пока «столица Экумены» не созрела до своего падения. И летом 410 г. Ветхий Рим, после долгих месяцев страха, переговоров, новых контрибуций и надежд на чудо, все же пал.
Наблюдая за тем, как это произошло, можно убедиться в том, что Аларих был мастером дипломатической игры, хотя и пребывавшим в плену своих предрассудков. Сделав поистине гениальный ход, царь готов добился того, что вечно беспокойный римский плебс провозгласил императором Запада префекта (градоначальника) мегаполиса на Тибре Приска Аттала — послушную марионетку Алариха. Открывшего своему готскому хозяину и покровителю ворота Первого Рима. И принявшего, в угоду готам (!) Алариха, христианство (видимо, в арианском варианте, раз «в угоду готам»). Так Аларих стал фактическим хозяином «Вечного Города». Но это обстоятельство, очевидно, интересовало готского царя меньше, чем другой достигнутый им успех. Новоиспеченный «император Запада» Аттал (де-факто узурпатор, коль скоро Гонорий не был убит или низложен) назначил Алариха военным магистром всех войск Римской империи. Даровав ему звание и должность покойного полувандала Стилихона. Единственного из противников Алариха, которого тот так и не смог победить.