Там ему — несмотря на вполне понятное чувство унижения и неприятные воспоминания о столь тяжелом поражении — понравилось, конечно, больше, чем в Эпире и Иллирии. Всякий российский турист, посетивший живописную Австрию, конечно, с нами согласится. Через много лет после разгрома под Вероной, когда Стилихон уже был мертв, Аларих же стал хозяином Италии, вестготский царь обратился к затаившемуся, как болотная змея, в Равенне императору западной половины Римской «мировой» империи с просьбой отдать Норик готам под поселение. Правда, к сожалению для Алариха, ему так и не удалось добиться этого. И потому в австрийской Каритнии сегодня проживает словенское меньшинство. Которое вряд ли смогло бы проникнуть в готскую Каринтию…
История распорядилась по-иному. После, разумеется, не слишкомто приятного периода пребывания вестготских «недобитков» в Альпах, в который Стилихон постоянно отрезал готам немногочисленные пути в области с более приятным и теплым климатом, видимо, опять состоялись мирные переговоры. В обмен на передачу своих крепостей в северной Адриатике (в первую очередь — богатой Аквилеи) Аларих с остатками своих войск получил возможность беспрепятственного вывода своих войск в Иллирию. Ему было также обещано финансовое вспомоществование. Субсидии, в которых тот крайне нуждался. Ибо без денег было невозможно обеспечить пропитание и хотя бы минимальное перевооружение, в чем всегда нуждается разбитое войско, даже если не думает — пока что! — о возобновлении военных действий. А об их возобновлении Аларих пока что не думал. Хотя и не отказывался от своих планов (и планов Евтропия) в обозримой перспективе снова поднять оружие на Ветхий Рим. С учетом статьи мирного договора о денежном вспомоществовании разбитым готам, о котором сообщают все источники, становится наконец понятным, почему Стилихон снова и снова щадил воинственного Алариха. Почему он дал Алариху уйти даже после кровавой бойни на Атесисе. Патриций Стилихон не мог не знать, что сформировавшаяся при дворе в Медиолане сильная «национально-римская» партия настраивала западного императора против германцев. Как против всех германцев вообще, так и — в первую очередь! — против многочисленных германцев, занимавших высокие военные и гражданские посты в римской государственной иерархии. И потому уничтожение вандалом Стилихоном самого могущественного на тот момент германца — гота Алариха — было бы для Стилихона равнозначно самоубийству. Ведь в любой момент могла бы возникнуть ситуация, в которой только Аларих мог бы спасти Стилихона. И на этот случай Стилихон «зарезервировал» Алариха. Впрочем, когда Стилихон действительно оказался в смертельной опасности, его расчеты и надежды на спасительную роль Алариха не оправдались. Но это была не вина, а беда Стилихона…
Готы под стенами Рима
Многим царям приходилось представлять битву с неясным исходом в качестве своей победы. Однако поражение, нанесенное «римским вандалом» Стилихоном везеготам под Вероной, было столь очевидным, отступление в Иллирию столь удручающим и явным свидетельством их неудачи, что можно сказать, что ни один диктатор, узурпатор, выскочка не смог бы удержаться после столь сокрушительного фиаско у власти. То, что дважды разбитый Стилихоном Аларих все-таки у власти удержался, свидетельствует о привязанности сохранивших ему верность готов к своему военному предводителю. Как и о том, что Аларих, стал для них, как в дни побед, так и в дни поражений, чем-то большим, чем военный предводитель или находчивый организатор походов «за зипунами». Именно его поражения и уроки, извлеченные из них Аларихом, свидетельствуют, что институт царской власти у вестготов стал свершившимся фактом. Учреждением, не менее прочным и надежным, чем у их остготских собратьев, имевших в лице могущественного Германариха царя в полном смысле этого слова и древний царский род, которому хранили нерушимую верность «даже и до смерти».
Кстати говоря, ставшее неким «общим местом» прочно устоявшееся представление об Аларихе, как о вестготском «безупречном молодом герое», с юных лет озаренном аурой грядущего царственного могущества и полководческой славы, нуждается, на наш взгляд в трезвой и критической переоценке. «Безупречному» готскому герою не раз приходилось прибегать ко всякого рода обманным маневрам, хитростям и уловкам, вести переговоры, торговаться. Да и не был Аларих в пору своей славы таким уж молодым. Ни один источник не сообщает нам дату рождения Алариха. Из поэмы Клавдиана нам известно лишь, что Аларих родился на острове Певка в устье Истра-Данувия. В 376 г. его народ, перейдя римскую границу, двинулся на юг. В то время Аларих был еще отроком. В 379 г. он уже принимал участие в битвах. Значит, достиг уже, как минимум шестнадцатилетнего возраста. Или, скорее, восемнадцатилетнего, ибо о его участии в битвах уже достаточно широко известно (значит, он должен был к тому времени составить себе имя, прославиться как доблестный, «знатный», т. е. «известный», боец). Следовательно, он должен был родиться примерно в 360 г. п. Р.Х. И, соответственно, в кровавые годы битв при Полленции и Вероне Аларих был «не мальчиком, но мужем», разменявшим пятый десяток. Полным энергии и сил вестготским воином сорока двух — сорока трех лет от роду. Не «молодым героем», «быстрым мира посетителем», как возвеличенный Гомером в «Илиаде» мирмидонскмй царь Ахилл, а умудренным опытом и закаленным в многотрудных испытаниях не только лишь на бранном поле, но и за «столом» дипломатических переговоров, зрелым мужчиною в полном расцвете сил, каким нам предстает в другой гомеровской поэме хитроумный царь Итаки Одиссей.
На вопрос, почему Аларих все время стремился на Запад, хотя в Константинополе сидел на троне столь же слабый император (причем не поддерживаемый искусным регентом и полководцем, вроде Стилихона), невозможно дать исчерпывающего ответа, не учитывая двух обстоятельств. Во-первых, упомянутых выше интриг Евтропия, все время старавшегося перенаправить готов с Востока на Запад. Во-вторых, присутствия на всем пространстве юго-восточной Европы между Истром и Босфором новой, чрезвычайно динамичной силы — гуннов, вторгшихся туда в 375 г. Как ранее — готы, гунны поначалу были вполне довольны своей ролью римских «федератов». Подавлять, по приказу римских властей, восстания и мятежи в разных частях империи, изучать, под руководством опытных римских полководцев, римское военное искусство, да еще и получать за это жалованье и часть добычи — все это было гораздо выгоднее, чем воевать с римскими легионами. Аналогичным трезвым подходом руководствовался и Аларих. Не видевший смысла в том, чтобы воевать на территории Второго Рима с «дикими» гуннами или с «цивилизованными» гуннами на римской службе (с которых взять было нечего). Особенно с учетом тяжелых потерь, нанесенных гуннами остготам. Война всегда — рискованное дело, но прежде всего — предприятие с целью захвата добычи. Добычу же в охваченной перманентными смутами и волнениями римской Европе Аларих мог получить без особого риска лишь в италийских и галльских городах Западной империи.
Вот в чем заключался, по мнению ряда историков (например, Германа Шрайбера), его мотив (или один из мотивов в целом клубке мотивов, который нам вряд ли сегодня удастся распутать). Честолюбивое стремление захватить Первый Рим, раскинувшийся на Тибре, войти в историю покорителем Вечного Города, главы мира, давшей свое название всему миру, по трезвом размышлении, вряд ли было главным побуждением зрелого Алариха, хотя, возможно, в юности он мечтал именно об этом. Да и его мечта о создании великой германской державы, великого царства, столь часто приписываемая героям Великого переселения народов не только авторами исторических романов XIX-ХХ вв., представляется весьма сомнительной. Ибо об Аларихе можно сказать лишь одно: царство его было очень даже «от мира сего». Он думал не об абстрактных, а об очень конкретных вещах, и, прежде всего, о добыче и хлебе. Готы, долгое время ведшие оседлую жизнь, в ходе своих дальних странствий опять стали наполовину кочевниками. Наблюдая за жизнью в умиротворенной римлянами и так долго пользовавшейся благами «пакс романа» части света под названием Европа, готы усвоили горький урок: войной можно жить лучше, чем полеводством. А трудолюбивые народы постоянно становятся жертвой народов воинственных. В таких условиях и с учетом такого опыта воинственный и мужественный народ готских странников вряд ли мог (или хотел) основать прочное государство.
«Его (Алариха — В.А.) политика была направлена не на основание германского царства; напротив, он стремился стать, в рамках существующих условий, военачальником (на римской сужбе — В.А.) в Восточной, а впоследствии — в Западной империи и обеспечить своим войскам землю и пропитание» (Дювель).
Нисколько не пытаясь идеализировать этого сурового воина, в данной связи необходимо подчеркнуть, что Аларих действовал трезво, разумно и целесообразно. И менее эмоционально, чем Стилихон, а впоследствии — царь гуннов Аттила и царь вандалов Гейзерих. А под властью завоевателей, в чьих действиях отсутствует эмоциональный момент, завоеванные ими земли и их покоренное население страдают, несомненно, меньше.
На основе событий кратчайшего, по историческим меркам, семилетнего периода между битвой под Вероной, в которой Стилихон пролил реки готской крови, и захватом Аларихом Рима на Тибре, можно без труда сравнить отношение обоих боровшихся между собой полководцев к вопросам гуманности и веры, проверить, кто из них был более человечным и религиозным. А так как в этот период в северной Италии неожиданно появился перешедший Альпы совсем дикий идолопоклонник — ежедневно приносящий своим богам жертвы германский князь Радагайс — мы можем рассмотреть совокупно всю «троицу»: православного христианина Стилихона (с его тайными, носящими скорее эстетический, чем мировоззренческий, характер, симпатиями к умирающему язычеству), откровенного язычника Радагайся и арианина, христианина-еретика Алариха. Отличающихся друг от друга, в первую очередь, не исповедуемой ими религией, а деяниями, которые совершали сами или совершать которые дозволяли другим.
Покуда август Запада Гонорий трусливо продолжал отсиживаться в крепости Равенне (куда в 402 г. была из страха перед готами перенесена из многолюдного Медиолана столица Западной империи), патриций Стилихон решил в 405 г., с помощью предусмотрительно пощаженных им готов Алариха, осуществить, наконец, свой давний план — отнять у Восточной империи префектуру Иллирик (на тот момент — фактически Грецию и все земли к северу от Греции до Дануба). Аларих со своим вестготским войском ожидал в Эпире подхода Стилихона, чтобы присоединиться к своему недавнему врагу. Но планы Стилихона и Алариха были нарушены вторжением в Италию орд Радагайса (Радагеса).
Радагайс (не упоминаемый в «Гетике» Иордана ни единым словом) был для греко-римлян «человеком из ниоткуда», «князем, пришедшим с холода». Последний латинский отец церкви святой епископ Исидор Севильский (или Гиспальский, годы жизни: 560–636) упоминает имя Радагайса под 399 г., когда, по его утверждению, «готы разделили своё царство на две части между вождями Радагайсом и Аларихом». Святой Проспер Аквитанский (390–460) относит вторжение в Италию «готов под началом Радагайса и Алариха» к 400 г. Но датировка «варварского вторжения» Исидором и Проспером противоречат довольно подробным сведениям более ранних историков, и потому обычно первое появление имени Радагайса в истории относят к 405 г. В основе сообщений обоих святых историографов, несмотря на их неточность, объясняемую, кроме всего прочего, и временной дистанцией, лежат реальные факты. Как известно, в начале V в. племена готов были рассеяны на большой территории. И Аларих возглавлял только часть племен, осевших на правобережье Истра-Данувия в 380-х гг. За Истром же обитали другие готские племена, подчинённые гуннам и периодически стремившиеся вырваться изпод гуннской «опеки».
Факт прихода полчищ Радагайса из мест, не затронутых грекоримской цивилизацией, особо подчеркивается Павлом Орозием, сравнивающим гота-идолопоклонника Радагайса с уже хорошо известным во всей Римской империи готом-христианином Аларихом (то, что тот был арианином, православного Орозия, как видно, не смущало). Радагайс, по Орозию, «язычник, варвар и сущий скиф…, с ненасытной жестокостью в убийстве любил само убийство», в то время как АЛАРИХ БЫЛ ХРИСТИАНИНОМ, С КОТОРЫМ МОЖНО БЫЛО ИМЕТЬ ДЕЛА И ЗАКЛЮЧАТЬ СОГЛАШЕНИЯ (выделено нами — В.А.), который воевал за добычу и деньги, но не ради разрушений и убийств. Радагайс же выделялся своим «варварством» даже среди прочих «варварских» вождей.
Как писал восточноримский историк Зосим, или Зосима (родом — грек), Радагайс собрал подчиненные ему народы — «кельтов и германские племена, обитающие за Истром и Реном», и двинулся с ними на юг. Вероятно, он первоначально продвигался на юговосток, где мог захватить плодородные земли, но затем отклонился на юг, из-за гуннов. Поскольку от гуннов германцы всегда терпели несравненно больший ущерб, чем от римлян. Если Радагайс был (ост)готом (как полагали Павел Орозий — современник Радагайса наиболее точно и подробно описавший его нашествие — , Проспер Аквитанский, Исидор Гиспальский, или же Севильский, и др.), то уже сама этническая принадлежность вождя «варварских» орд объясняет, почему он направился именно в Италию. Будучи остготом, он спасал от гуннов ядро своих «вооруженных мигрантов» — часть остготского народа, усиленную примкнувшими к ней мигрирующими на юг кельтскими и германскими племенами (позднейшие историки считают их вандалами и алеманнами, основываясь в основном на географической близости этих племён к месту событий). Стремясь скорее вывести своих остготов «со товарищи» из гуннской «сферы влияния» в Италию. Хотя и там не избежал грозящей его воинству от гуннов гибели. По максимальной оценке (данной Зосимом), союз племен под руководством Радагайса (и двух других князей) насчитывал (включая женщин, стариков, детей и состоявшую из пленников-рабов обозную прислугу), четыреста тысяч человек, по минимальной (данной блаженным Августином) — «более ста тысяч». Неудержимой волной он приближался с севера к реке Арн (нынешней Арно).
В своей «Истории против язычников» Павел Орозий сообщает о торжественной клятве Радагайса, который, «как это в обычае у сего рода варварских племен, всю кровь римского народа обещал доставить в питье своим богам». Черный пиар? Черт его знает!
«Варварская» орда разделилась на три части (все вместе «вооруженные мигранты» Радагайса не смогли бы прокормиться) и медленно наступали на Ветхий Рим (среди населения которого стали распространяться антихристианские настроения — во всех бедствиях «мировой» державы винили христиан, преследовавших римское «родноверие» и даже удаливших при Феодосии I из сената статую Виктории — римской богини победы).
После опасности, только что навлеченной на Италию Аларихом, над Первым Римом нависла новая угроза. Были спешно вновь отремонтированы городские стены. Стилихон, согласно Зосиму, стянул в район города Пизы тридцать воинских подразделений из Лигурии. Иногда под этим понимают тридцать легионов, но это представляется маловероятным. Поскольку во всей западной половине Римской империи тогда насчитывалось всеговосемьдесят шесть легионов (как уже говорилось выше, сильно уменьшившихся в размере и насчитывавших каждый впятеро менее воинов, чем легион времен Гая Юлия Цезаря). Скорее всего, Стилихон смог собрать тридцать когорт (примерно пятнадцать тысяч воинов). Усилив их конными отрядами «федератов» под началом гунна Ульдина (Ульдиса) и гота (!) Сара (как видим, готы дрались против готов — как под римскими, так и под собственными знаменами). Об опасности сложившегося положения свидетельствует принятый весной 406 г. указ сената, дозволявший освобождение рабов с последующим призывом их в ряды римских войск.
Когда полчища Радагайса, продвигавшиеся, вследствие своего разноплеменного состава, очень медленно, приблизились к Флоренции, Стилихон напал на них. На этот раз во вражеском войске не было никого, кто был ему известен или нужен, и кого следовало бы щадить. К тому же Радагайс (к «грабь-армии» которого, согласно нескольким источникам, примкнули некие аланы, отличные от панцирных аланских конников, служивших Риму верой-правдой под орлами Стилихона) на своем пути по северной Италии разрушил много городов, оставляя за собой широкую полосу выжженной земли. Так что Стилихон был вынужден проявить не только твердость но и классическую «староримскую» жестокость. Чтобы «буий варвар» (как писал Иван Грозный о крымском хане) Радагайс не счел римского военного магистра «слабаком», тот счел необходимым «шхерануть его со страшной силой».
В живописной долине под Фезулами (современным Фьезоле), всего в паре миль от осажденной Радагайсом Флоренции, произошло долгожданное сражение (а точнее — бойня). Стилихон отбросил «варваров» на несколько миль от Флоренции к скалистым высотам Фезул, где «варвары» заняли неприступную позицию. Стилихон окружил высоты линией полевых укреплений, чтобы взять врага измором. Томимые голодом и жаждой, «варвары» ринулись в бой. Но вылазка гарнизона Флорении и наступление войск Стилихона лишили германцев Радагайся, оказавшихся «меж двух огней», всякой надежды на победу. А высокие склоны Фезульской долины исключили возможность спасения бегством (во всяком случае — женщин, детей и обозной прислуги). Да и переправиться обратно через Арн оказалось невозможно. Ловушка захлопнулась. Конечную фазу битвы источники описывают по-разному. Согласно одним источникам, Стилихон великодушно позволил своим гуннским союзникам под предводительством Ульдина истреблять окруженных до тех пор, пока «рука бойцов колоть устала». Грозные гуннские «кентавры», спастись от которых германцы Радагайса тщетно пытались, уйдя от них в Италию, настигли беглецов и там. Если гуннские «федераты» Стилихона и не истребили всех взятых в окружение германцев до последнего, то спастись от бойни удалось совсем немногим. Или — многим, если верить другим источникам. Указывающим, что, вследствие многочисленности «варваров», плененных Стилихоном под Фезулами, средняя стоимость раба на италийском рынке «говорящих инструментов» (как именовали рабов римские юристы) снизилась в двенадцать раз. По утверждению Павла Орозия «количество пленных готов было столь велико, что толпы людей продавали повсюду как самый дешевый скот, по одному золотому за каждого». Учитывая внушительную численность полчищ Радагайса (от ста до четырехсот тысяч человек обоего пола), даже после битвы «на уничтожение» при Фезулах в живых осталось, возможно, от шестидесяти до ста пятидесяти тысяч женщин, девушек и девочек. Больше, чем могли вместить и сбыть (хотя бы с минимальной прибылью) все рынки рабочей (т. е. рабской) силы западной половины Римской «мировой» империи. Так что, возможно, пришлось пустить в расход и часть пленниц. Когда спрос ниже предложения, избыток товара уничтожают, чтобы не сбить окончательно цену…
Сам Радагайс, сложивший оружие на условиях сохранения жизни ему и его сыновьям, был, тем не менее, убит римлянами вместе с сыновьями в 406 г. Это — к вопросу о верности договорам, коварстве и вероломстве. Интересно, был ли «варвару из варваров» Радагайсу известен коренной принцип римского права «пакта сунт серванда» («договоры должны соблюдаться»), и что он думал о соблюдении римлянами этого принципа. Восточно-римский историк VI в. Марцеллин Комит (просьба не путать с жившим гораздо раньше Аммианом Марцеллином!) в своей хронике, охватывающей период от вступления на престол императора Феодосия I Великого (379 г.) до первых лет царствования императора Юстиниана I Великого (534 г.), называет виновником казни Радагайса, сдавшегося под клятву Стилихона, не самого военного магистра и регента Запада, а его союзника — готского вождя Сара. Но римлянам было не впервой проявлять «пуническое» вероломство, особенно — с «варварами» (часто наивными и доверчивыми, словно дети, несмотря на свою дикость и жестокость). Олимпиодор, к примеру, писал в своем рассказе о гибели гуннского вождя с очень «по-римски» и даже «по-христиански» звучащим именем Донат около 412 г.: «Донат, коварно обманутый клятвой, был преступно умерщвлен», причем виновниками смерти вождя гуннов являлись римляне или их союзники.