— Мистер Эдисон! — рявкнула я. — У вас с покойным был спор по поводу неоплаченного вознаграждения за использование звукозаписывающего оборудования во время съёмок «Миранды», не так ли?

Он отпрянул. Не думаю, что кто-то так орал на Франклина Эдисона с той поры, как он разбил свой трёхколёсный велосипед, врезавшись в качели. Впрочем, у меня ведь был двадцать второй калибр. Рык звучит куда энергичнее, если у тебя в руке марсианский пистолет.

— Не говори ерунды, Мэри. У меня со всеми споры из-за неоплаченного использования звукозаписывающего оборудования. Если бы я стал убивать всех, кто мне должен, Луна через неделю превратилась бы в город призраков.

— А как насчёт тебя, Данте? Он уволил тебя со съёмок «Смерть приходит в начале». С той поры тебе предлагали только роли в духе «кушать подано».

— Мэри! Понятия не имел, что ты так обо мне думаешь… это очень грубо и очень подло. Я был с Мод, мы наблюдали за звёздами, прямо там, у ограждения правого борта. Мы услышали выстрел — нас совершенно не в чём винить. Я любил Тада, ты же знаешь. Он присматривал за моими собаками, когда я был на съёмках.

Тут у меня появилась идея. Я вцепилась в неё когтями, прежде чем она успела удрать.

— У меня вопрос. Если я решу, что вы ответили честно, позволю идти на все четыре стороны. Кто из нас любил Таддеуса Иригарея? Полагаю, это скажет нам больше, чем ответ на вопрос «кто его ненавидел». — Это было в духе Максин Мортимер, от первого слога до последнего. — Я любила, безусловно, — ответила я первой. И это была правда. Он десять лет постоянно давал мне работу и позволял приносить на площадку кота. Чёрт, он восемь раз предлагал мне выйти за него. Когда его бросил Ласло Барк, он жил у меня в гостевой комнате месяц.

Никто другой не заговорил. Перси демонстративно рассматривал свои туфли. Мод и Данте с довольно-таки скучающим видом вместе курили у фортепиано. Наконец-то Мод затушила свою сигарету и сказала:

— Ну ладно, хорошо, — я любила его. Он не бросил меня после той маленькой поганой истории с «Оксблад». Чтоб ты знала, контракт на Мортимер должны были заключить со мной. Студия хотела меня. Но Тад хотел… Не знаю, наверное, он хотел блондинку. — Она поспешно продолжила, желая сгладить горькие ноты в голосе. — Но никаких обид! Ведь прошла уже целая вечность.

Рот Фредди пытался зажить отдельной жизнью. Он дёргался; он гримасничал. Он хотел сказать что-то, по поводу чего мозг предпочитал помалкивать. Фредди был пьян в стельку, качался из стороны в сторону, как будто величественный, огромный бальный зал был слишком мал для этого грубого, ужасного, слоноподобного мужчины.

— А как насчёт тебя, Пенни? — прошипел Фредди. Пенелопа Эдисон выглядела так, словно должна была вот-вот разойтись по швам. Она всё тёрла и тёрла свои руки, как будто боялась замёрзнуть до смерти. Она уставилась на своего мужа — до чего ужасный был взгляд, полный мольбы и отчаяния. Беспомощные слёзы покатились по её щекам, и казалось, что они не остановятся. — Пенни? Язык проглотила? Кого ты любишь, Пен? Меня? Перси? А может, Элджернона? Или вот этот унылый мешок дерьма? — И он указал на труп Таддеуса Иригарея.

— Умоляю, Фредди, — прошептала она. Я в жизни не видела человека несчастней, чем плачущая Пенелопа Эдисон.

— Умоляешь — о чём? Я ничего не делал. Но если кто-то задал вопрос, то вежливость требует ответа. А вежливым быть важно, не так ли? Стоит мне хоть разочек перепутать пинты с квартами — всё, конец света; но ты можешь просто стоять себе и трястись, не отвечая на грёбаный вопрос?

— Фредди, прекрати. — Перси положил руку Эдисону на плечо, и тот, резко развернувшись, врезал ему прямо в глаз. Перси согнулся пополам, держась за лицо. — Фред! Я пытаюсь тебе помочь!

— Если кому и нужна помощь, то тебе! — прорычал Фредди в ответ. — После всего, что я всем вам дал! Без меня, без моей семьи, вы, говнюки, носились бы по сцене в аду, где вас бы не увидела ни одна грёбаная душа! И что я получил взамен? Какова моя баснословная награда за то, что я сделал всё ваше омерзительное существование возможным? — Он в два прыжка оказался возле трупа и пнул Таддеуса в плечо, пинком перевернул его на спину и продолжил пинать. Бедная безвольная рука Тада упала на пол.

Все начали орать, хватать Эдисона и скрежетать зубами, но Максин Мортимер видела только левую руку Тада, ту самую, по поводу которой добросердечная бедняжка Мэри переживала, что она будет вся в мурашках. Он сжал пальцы в кулак. Что-то в них было зажато, в этих окровавленных пальцах. Никто другой этого не заметил. Они были слишком заняты, сражаясь с пьяным магнатом, чьи ноги разъезжались в луже крови хорошего человека.

— Этот мусор, этот дерьмотрах и членосос, трахался с моей женой! — вопил Фредди из-под груды навалившихся на него крупнейших звёзд Города Мишуры. — Вот кто его любил! Моя Пенни. Вот кто!

Голова Пенни дёрнулась из сторону в сторону, рот открылся — она не дышала. Она тяжело рухнула на пол и выдохнула:

— Я не… я не…

Ну конечно, нет. Пенелопа Эдисон совершенно точно этого не делала. Она не могла. Разве что после дождичка в четверг. Что это вообще за чертовщина?