— Саф, — осторожно начал Ванька, и взял меня за локоть, чтобы предотвратить дальнейшую бурную реакцию. — В барах клубов продают наркотики. Видимо, ребята решили, что тут… скучновато.

Ну конечно не рассказывала. Вот еще! Теперь, когда мама узнала о Ваньке, меня ожидал допрос с пристрастием: он ведь стал первым молодым человеком, с которым она меня застукала с поличным. Мама не знала, как и с кем я общаюсь. Почти все нашли разговоры не доходили до обмена новостями, застревая на отметке идеологических споров. Теперь следовало разработать стратегию, рассказать ей о девчонках с работы, о Егоре и других знакомых парнях. Лишь бы она не поняла, сколько на самом деле для меня значил Ванька.

Внезапно я взглянула на него совершенно иначе. При всем том, что он был своим в доску парнем в любой компании, веяло от Ивана Гордеева каким-то непонятным одиночеством. Он был со всеми, но и ни с кем тоже. Как в тот вечер, когда отказался пить с нами коньяк. Вроде, друг, но не всегда. Наверное, такими и вырастают недолюбленные дети. Ведь Николай Давыдович сказал мне, что вместо того, чтобы заниматься сыном, предпочитал от него откупаться. Вот и вышло: вроде, у парня все есть, а не счастлив он.

— И вы..? Простите, дочь со мной не очень откровенна, я ничего о вас не слышала.

— Нет, но…

А тогда просто стояли и целовались. Мне казалось, что очень даже неплохо, что бы там Ванька ни говорил. Получалось не страстно, но оно и понятно: разве можно вдохновенно лобызать еще не до конца успокоившуюся после рыданий девушку? Но все равно это было очень приятно. Спокойно так, будто я оказалась в полной безопасности. Нравилось думать, что Ванька всегда будет рядом, чтобы поддержать и успокоить, чтобы найти пропавшую папку… или попавшую Лону. Мне с ним было правильно.

— То есть скоро? Мы выехали намного позже них! Куда твой дружок увез мою сестру?

— Тебе не обязательно здесь оставаться, — сказала я, чуть повернув голову в сторону сидевшего рядом Ваньки.

Мама тронула одну из моих сережек, а я невольно отстранилась. И когда она поздравила меня с днем рождения в пятый раз, лишь сухо улыбнулась. Наконец, бросив попытки потрогать дочь, подольститься или вытянуть хоть что-нибудь, мама скрылась в палате, а мы с Ванькой так и остались стоять двумя истуканами, приходя в себя после столь специфического знакомства. Я все еще заламывала пальцы за спиной, когда Ванька повернулся и ехидно спросил:

— Ну, раз уж ты меня не прогоняешь… Я видел внизу кофейный автомат.

— Ты, парень, видимо, плохо знаешь Ульяну. Я бы рекомендовал тебе, парень, ее слушать: по-твоему все равно не выйдет.

— Да ничего такого. Подмешал немножко экстази, чтобы расслабилась. А то вечно такая серьезная, зажатая, — залопотал он, а я вдруг подумала, что без Ваньки бы точно не справилась. Даже расплакаться от бессилия захотелось.

Я чуть в голос не застонала. Зачем она это сказала? Вот зачем? Стало так ужасно неловко! Особенно после поцелуя, особенно после того, как я намеренно и так глупо подчеркнула, что мы только коллеги.

— Ты сядешь за хранение и умышленное причинение вреда здоровью. Если очень повезет — то и за распространение. Понял? — сладко спросила я, а затем еще ближе наклонилась и прошептала в самое ухо. — Я, может, и маленькая, и страшненькая, но, как ты сам смел заметить, с’ка. И за то, что ты сделал с моей сестрой — я тебя уничтожу.

Пока Рома пытался дозвониться до друга, я стояла у него над душой, подобно стервятнику и не реагировала на попытки прогнать. С третьего раза Бесхребетный взял трубку, и только тогда я сообразила, что кое-кто слишком языкастый и показала на губы, на себя… а потом провела пальцем по шее. Роман истолковал мои жесты верно, но отнесся со спокойствием удава. По его мнению, единственное оружие в лице симпатии Лоны перекочевало к нему, и в чем-то это было правдой. Несмотря на опасения, будущий зять по телефону обо мне не упомянул: видно, не хотел сообщать другу о давлении со стороны. В тот момент я всерьез усомнилась, что Лона значит для него больше, чем предмет мебели.

Мама начала на автомате приглаживать волосы, как всегда делала в присутствии заинтересовавших ее мужчин, а я разозлилась. Было очень глупо раздражаться из-за того, что мама вела себя как обычно, но меня в тот момент бесило все. Недовольно поджав губы, я послала ей убийственный взгляд, оставшийся, тем не менее, незамеченным.

Сложно объяснить, почему я настолько стыдилась признать перед окружающими, что мне нравился Иван Гордеев, и все же я готова была врать и отпираться до последнего. Наверное, казалось стыдным, что такая непримечательная девочка может влюбиться в красавчика, хотя эволюционная теория сообщала, что такова абсолютная норма человеческого поведения. И все же…