— Не обязательно, — оставив салфетку на ручке моего кресла, мессир Вальде откинулся в своём с таким будничным видом, будто ничего странного только что не произошло. Я на мгновение испугалась, что всё это просто почудилось. — Королева спит и видит, как прижимает к ногтю всех, кто имел наглость быть с нею несогласным. В отличие от короля, этого мешка, набитого пылью и подагрой, она без устали вербовала союзников, имеющих средства и влияние. Отравитель, которого вы разоблачили во время приёма, уже заговорил в чутких руках сэра Броуза. А что до принца… Наш малыш пока не избавился от детских иллюзий и думает, что достаточно быть хорошим человеком, чтобы удержать власть.
Вальде тихонько фыркнул под нос. Этот звук совершенно не вязался с ним, примерно как мяуканье котёнка — с громадным саблезубым тигром.
«Наш малыш», — повторила я мысленно, представляя Эдельгара. Очень некстати вспомнилось, насколько же глубоким был распахнутый ворот его рубахи сегодня утром. При таких мышцах слово «малыш» должно быть последним, что приходит на ум.
Чувствуя, что лицо заливает не подобающая случаю краснота, я поспешила перевести тему в присущем мне изящном стиле:
— Ещё я чуть не лишила человека руки. Какое наказание положено в таком случае?
Мессир Вальде отложил едва начатое письмо и с силой потёр лоб.
— С вашей скоростью к концу недели от дворца ничего не останется. Что же, раз вы самовольно назначили себя моей ученицей, придётся соответствовать этому званию.
Все мои шестые, седьмые и прочие чувства подсказывали, что лёгкая полуулыбка мага не сулит ничего хорошего.
Глава 27
В круговерти дней мой разум то и дело возвращается к подслушанному разговору. Я билась над ним, как над логической задачкой с подвохом, ответ на которую можно найти, только если посмотреть на условие под иным углом.
В одной из длинных галерей дворца, из которых так славно наблюдать за быстро отгорающими осенними закатами, стены пестрели вышитыми шёлком гербами старинных родов. На этой причудливой выставке был и фамильный герб Вилфортов — гарцующий на крепостной стене олень в лентах и дубовых листьях, — но меня живо интересовал другой.
Герб Олбриджей выделялся среди пиршества ярких красок, белый ворон на голубом фоне сразу бросался в глаза. В клюве он сжимал золотой ключ, а на голове держал золотую корону. Её изобразили настолько крошечной, что издалека я приняла её за напёрсток.
Если мы с Леонаром поженимся, гербы объединятся — и папуля утолит своё тщеславие.
Я представила себе оленя, на рога которого надели жаренную курицу.
Хватит ли этого символического отношения к монархам, чтобы знать сочла Радвина претендентом на престол? Возможно, но… Скорее, отец сам бы распихал всех локтями, дал пинка королеве, принцу, да хоть чёрту лысому, и вцепился в трон обеими руками так, что не оторвать.
Я пристально наблюдала за Радвином, силясь понять, может ли он быть участником заговора, но очень скоро пришла к выводу, что если что-то и готовится, то без его ведома. Он был настолько бесхитростен, что показался бы скучным, не имей этой мрачноватой интригующей внешности и трогательной привычки заботится о тех людях, что были ему небезразличны. Я, Ханна и кронпринц пользовались его расположением, остальные видели лишь оболочку. Фасад заброшенного аббатства, на карнизах которого зловеще молчат вороны.
— Какая чушь, — бурчала я под нос поздно вечером, когда слуги уже осушили ванную и смолк нескончаемый лязг вёдер. — Ты плутаешь между трёх сосен, дорогая.
В уютном нутре кровати, обнимающем со всех сторон мягким теплом, думать не хотелось. Я со вздохом расслабилась, отдалась накатывающим волнам дремоты…
И резко села.